котором тусовались второстепенные актеры из популярных в последнее время фильмов), уголок астронавтов «Аполлон» (некая маловразумительная миссия, о которой Алекс толком ничего не знал и подозревал, что это вообще все выдумка) и местечко в сторонке, где выстроилась очередь за автографами двух летчиков, сбрасывавших атомную бомбу на Хиросиму, — они решили второй год подряд украсить ярмарку своим присутствием. Все это располагалось в огромном зале, размером с отель «Ротендейл» или хороший танцевальный зал «мечта Майами», только слегка душноватый. Пластиковые пальмы, росписи на стенах в стиле «тропик», графики мероприятий. Завтра «Автографикана» должна была потесниться ради празднования бат-мицвы Лорны Берковиц. Лотков было больше сотни. И не меньше тысячи Собирателей сновали по залу туда-сюда. В мешковатых и поношенных прикидах. Алекса подмывало повернуться и убежать куда подальше. И пусть его крик «му-у» разносится по всей улице.
Но сначала следовало походить-посмотреть. А посмотреть было на что. От некоторых раритетов просто дух захватывало — нечто завораживающее для профессионального Собирателя. Весь двадцатый век в миниатюре. Подписанные Фиделем Кастро бумаги. Рубаха Освальда. Корешок чека Шона Коннери. Подписанная Барбарой Стрейзанд программка ее концерта. Четырехногий робот-убийца из «Звездных войн» — в подлинной упаковке. Боксерские перчатки Мухаммеда Али. Конверт от письма, которое Джеймс Джойс забыл отправить. Фотография дарта из «Звездных войн», с обычной и звуковой подписями. Рубинового цвета домашние тапочки писательницы Дороти Паркер (изношенные до дыр, но драгоценные, как рубины). Новогодняя поздравительная открытка Кеннеди. Школьная тетрадь Гиммлера…
— Тетрадь Гиммлера? — переспросил Алекс, сгибаясь чуть не пополам, чтобы рассмотреть ее получше.
Владельцы лотка, молодые обходительные немцы Карл и Анна, заулыбались. Анна смахнула платочком пыль с прозрачного конвертика.
— Да. Большая редкость, — пожал плечами Карл. — Ему тогда было пятнадцать лет. Видите: он записывал сюда свои домашние задания. А вот здесь сделал одну ошибку, видите? О, все так забавно выглядят, когда это видят! — Карл деланно рассмеялся. — Тетрадка глубоко личная, потому всем так и нравится, сами понимаете. А цена — около тысячи четырехсот долларов, видите? Редкость, большая редкость.
— Кое у кого здесь возникают проблемы, — улыбнулась Анна. — Но только не у нас.
— Да-да, — признал Алекс.
— Кое у кого — вы знаете, — сказала Анна, хотя Алекс ничего не знал, — есть принцип, как они говорят, не иметь дела ни с чем, принадлежавшим нацистам или убийцам-маньякам. Но… — Анна снова улыбнулась. У нее было какое-то особенно правильное лицо, которому улыбка не очень шла. И чем шире она улыбалась, тем больше походила на ходящего по домам страхового агента.
— История есть история, — заявил Карл и перевернул страницу своего каталога. Взорам открылся носовой платок с подписью Фрэнка Синатры, запакованный в пластиковый конвертик.
— Да-да, — кивнул Алекс.
Карл перевернул еще одну страницу. Там, тоже в конвертике, лежала полицейская бумага с маленькой подписью Гитлера. Карл нахмурился:
— Синатра у нас не на месте. Надо его положить к эстрадным певцам пятидесятых годов.
— А не кажется ли вам… — начал Алекс, но тут его сильно хлопнули по плечу. Это подошел Лавлир.
— Здорово, чувак, присмотрел что-нибудь?
Они вместе отправились обходить ярмарку, пробираясь сквозь толпу Собирателей. Алексу почему-то казалось, что он не один из них. Эта мысль немного его успокаивала. Что он только ходит здесь, но сам — другой человек.
— Лавлир…
— Ну-у?
— Тебе не кажется… Даже не знаю… эта тетрадь Гиммлера… еще всякие нацистские вещички. Их так много нынче. Ты заметил? Словно нынче — год фашистов или еще что-то подобное.
Лавлир заохал:
— То-то и оно. Знать бы заранее. Год назад у меня был один Геринг, никто на него и смотреть не хотел, только стыдили… наконец сплавил его чуть не задарма. А знаешь, сколько он сейчас стоит? Судя по всему, эти вещички то выныривают, то уходят на дно.
Алекс старался взять себя в руки. Его подташнивало. Кондиционеры работали невзирая на снегопад снаружи. Его буквально трясло. Ему казалось, что он вдыхает какой-то искусственный воздух в особой камере, вроде холодильника, приготовленный для сохранения неких продуктов. А это просто создавался нужный микроклимат для коллекций! Как будто таким образом можно сохранить все на свете! И не суждено людям и вещам рано или поздно умирать! Но это же золотое правило! А что, нет ли здесь автографа самой Смерти? Не найдется ли у вас для нее пластикового конвертика, господин Собиратель?
— Доув все еще стоит в очереди к тем хиросимским парням. — Лавлир вдруг нащупал в кармане сдобную булочку, и его настроение тут же поднялось. — Хорошие ребята. Гольферы. Но там еще тихо- спокойно. Эй, Тандем, что ты мне в руку вцепился? Больно же! Господи! Да не лезь ты в бутылку. Успокойся немного. Это же как бы в шутку. А вот куда все ломанулись, так это в уголок «Плейбоя». Поверь, телки там все зрелые-перезрелые. Подписывают старые картинки за двадцать пять баксов штука. Хочешь познакомиться с Мисс Январь семьдесят четвертого года? Я только что ее видел. Саманта Будниц. Кожа у нее немного задубелая, но вообще — куколка.
Они нашли девиц-«зайчиков» из «Плейбоя», которые не походили сами на себя. Потом отправились к тем, кому судьба уготовила роль самых страшных на земле разрушителей. Затем настал черед пяти древних астронавтов, немилосердно страдавших в своих летных комбинезонах. Нервическая особа с республиканской прической раздавала всем желающим почтовые открытки, они писали свои имена, потом дерганая дама относила открытки астронавтам, которые, щуря слезящиеся глаза, озирались по сторонам в надежде, что их узнают, всматривались в открытки, чтобы прочитать имена… В салоне «Джедикон» Лавлир выбил из одного эвока — исполнителя роли мохнатого человечка в «Звездных войнах» — дежурную царапульку, Алекс же в это время засмотрелся на косоглазенькую, в белых носочках, десятилетнюю дочь актера, Ло (почти на голову выше своего отца), которая устало прислонилась к стенке. Эвок посетовал Алексу, что получает с каждой подписи только четверть цены, потому что покупать открытки эвокам приходится самим, за стенами ярмарки. Другой эвок признался, что он, как, так сказать, человек ограниченного роста, ха-ха, нет, все о’кей, так вот, он — как
Наконец они расстались с кумирами детворы, кое-чем поживившись. По всей ярмарке шел торг. Атмосфера постепенно менялась с карнавальной на деловую. Шага нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на заключающих сделку Собирателей. Виртуальные партнеры Алекса обрели плоть и кровь: Фрик Ульман из Филадельфии, Альби Готтельмейер из Дании, Пип Томас из штата Мэн, Ричард Янг из Бирмингема. У всех у них теперь были живые лица и тела. Со всеми ними он чем-то обменивался, слушал их живую речь. Да и всем здесь хотелось выговориться. Может, даже бизнес был только поводом для общения. Алексу поведали о сварливых женах в далеких городах, которых он никогда не видел и посещать не собирался. Он узнал об успехах в учебе разных детей. Ричард Янг признался, что никогда не испытывал влечения к плоскогрудым женщинам — как бы они с ним ни заигрывали. Странноватого вида человек, называвший себя Эрни Поппером, жаловался на злую судьбу и вообще сообщил, что мечтает покончить счеты с жизнью.
Мелькали знакомые лица. Алекс и Лавлир натолкнулись на Багли, торговавшегося за поддельную Китти с одним шведом, который пользовался дурной славой, а попросту говоря, был плутом и мошенником. Причем каждый из этих двоих находился в полной уверенности, что вот-вот заключит выгоднейшую сделку. Швед знал, что продает подделку. Багли полагал, что покупает по дешевке подлинный автограф.
Багли повернулся к Алексу и шепнул ему на ухо:
— Этот швед — полный болван. Только баб щупать умеет. Раньше велогонщиком был или еще кем-то в этом роде. Ничего в наших делах не рубит. Нашел четыре Китти на каком-то чердаке, у старого
