свите королевы Алиеноры[128]. Я однажды слышал, как она позвала тебя по имени.

Теперь по лицу бывшего пажа, а ныне бродячего жонглера поплыли алые пятна. Я, конечно, отпустил его, узнав такие любопытные новости.

— Так и было, мессир! — сказал он и с трудом перевел дух. — А кто вы?

— Вот так встреча! — покачал головой Джон Фитц-Рауф. — Может, и вправду Господь теперь благоволит к нам.

Оказалось, что в Англии бывший паж королевы недолгое время служил оруженосцем самого короля Ричарда. Он был красив лицом, а король, как известно, очень привечал красавчиков. Однако в крестовый поход король Ричард так и не взял своего оруженосца, опасаясь за его не слишком крепкое здоровье, а также — того, что тот лишится нежного цвета своей кожи и огрубеет. Теперь же верный Блондель решил в одиночку найти своего пропавшего господина.

— Я нашел короля! — сообщил он нам, так и сверкая глазами.

— Ты уверен? — с сомнением и некоторой завистью проговорил рыцарь Джон.

— Более, чем уверен! — с воодушевлением сказал Блондель. — Его содержат здесь неподалеку, в маленьком замке. Вчера туда прибыло не менее двух сотен рыцарей самого императора Генриха. Поговаривают, что прибудет и сам император… И я узнал еще, что через два или три дня все вернутся в Шпейер. Я полагаю, что короля перевезут туда.

— Ты видел Ричарда? — спросил рыцарь Джон.

— Нет… — сначала грустно покачал головой Блондель, а потом радостно улыбнулся. — Зато я его слышал…

— Неужели?! — изумился Джон Фитц-Рауф, и я — вместе с ним.

— Я услышал его голос, доносившийся из маленького окошка, — уверил нас Блондель. — Король пел сирвенту своего сочинения. Этот голос я ни с каким другим не спутаю. У короля Ричарда прекрасный голос.

— Покажи нам это окошко! — потребовал я, опередив рыцаря Джона.

Волнение охватило меня, сердце часто забилось. Я никогда не был уверен, что короля Ричарда нам все-таки удастся найти.

Уже через час мы добрались до замка и решили дождаться сумерек.

— Каждый из нас знает короля в лицо, — сказал я. — Мне не довелось слышать его пения. Но я видел его вблизи и хорошо запомнил. Я тоже должен убедиться, что это он.

С этими словами я указал на высокое, раскидистое дерево, стоявшее вблизи стен замка, как раз против окошка, под которым Блондель якобы услышал сирвенту плененного короля Англии.

Я предупредил англичан, что им всем лучше на всякий случай оставаться внизу, а сам полез наверх. Вскоре я добрался до очень удобной охотничьей присады. Она располагалась примерно на один локоть выше окошка. Я поглядел вниз и убедился, что переплетения толстых ветвей в достаточной мере скрывают меня от англичан. Сгущавшийся сумрак тоже помогал мне в моей затее.

Тогда я потихоньку снял свой заплечный мешок, с которым почти не расставался, и достал из него ту вещь, которая так долго дожидалась своего часа.

В считанные мгновения я собрал арбалет, зарядил его болтом и затаился, как хищная сова в ожидании добычи.

Через некоторое время в зарешеченном окошке зажегся огонек. Он вдруг напомнил мне тот самый огонек, что рус Иван оставил в подземелье, около подпорки, перед тем, как попрощаться с нами и устроить себе достойное погребение.

И вот послышался голос — действительно сильный, глубокий и красивый. Тот голос пел что-то о пойманном и посаженном в клетку льве.

Сам пленник все-таки появился у окна, но много позднее, когда мрак уже становился для меня не только союзником, но и врагом.

Человек подошел к окну, загородив собой огонек. Его лицо было уже трудно различить, но я убедился: за решеткой томился не кто иной как сам король Ричард Английский.

Я затаил дыхание и прицелился. Только точное попадание в шею или глаз могло оказаться смертельным. Любое менее тяжелое ранение погубило бы мое дело и меня заодно. Я уже решился потянуть пальцем за спусковой крючок, когда Ричард внезапно отошел от окна и передо мной в ночи вновь весело заиграл огонек его тюремного светильника.

Сидеть на дереве дольше я уже не мог. Это могло показаться странным рыцарю Джону. К тому же ждать удачи не имело смысла: ночная тьма встала на защиту английского короля. Я разобрал оружие и спустился к англичанам, пребывавшим в самых радужных надеждах.

Неподалеку от ближайшего селения, на краю леса, мы нашли летнюю овчарню, а в ней — большую и удобную копну сена, очень удобную для ночлега. Таиться по заброшенным норам нам было не впервой, ночь выдалась не слишком холодная, и мы, немного погревшись у маленького костерка, устроились в овчарне, вполне довольные жизнью.

Сон, конечно, не шел. Я уже донашивал свой замысел, размышляя, где и как вернее устроить засаду на самую редкостную дичь, на которую когда-либо охотились ассасины. Впрочем, теперь я не имел никакого права считать себя ассасином, ибо подданные Старца Горы убивают жертву только освященным позолоченным кинжалом. Рыцарь Джон изредка вздыхал и, похоже, с каждым вздохом вспоминал кого-то из числа своих благородных воинов, так и не дошедших до цели. Оруженосец короля Ричарда вздыхал куда чаще и, как ни странно, — тоже с грустью. Он же первым не сдержался и подал голос:

— Такая мерзкая… такая позорная история. Лучше бы король остался там, в Палестине. Не сомневаюсь, что он бы смог завоевать вновь всю Святую Землю и вернуть Иерусалим христианам. Тогда никто бы не посмел пойти против него. Хорош бы тогда был его братец Джон, если бы без спроса уселся на трон… Бог бы сразу наказал его… Да, лучше бы король оставался в Палестине.

— Вот и султан Саладин жалеет о том же, — лукаво заметил я.

Блондель сначала затаил дыхание, не веря своим ушам, а потом растерянно прошептал:

— О чем жалеет?

— О том, что король Ричард не остался в Палестине, — подтвердил я.

Еще несколько мгновений стояла глухая тишина. Потом сено шумно зашуршало. Королевский оруженосец вскочил на ноги, и теперь не знал, куда деваться, видно решив, что очутился в обществе демонов.

— Успокойся, Блондель, — подал голос Джон Фитц-Рауф, пожалев земляка. — Ведь ты, наверно, слышал немало историй о благородстве султана? Слышал, ведь так?

— Да, слышал, — робко ответил тот.

— И ты веришь, что эти истории правдивы? — с улыбкой спросил его рыцарь Джон.

— Все, кто был на Святой Земле, говорят, что Саладин благороден, как истинный рыцарь, и жалеют, что он не христианин, — осторожно ответил почуявший неладное Блондель. — Отчего ж не верить…

— Тогда садись и послушай еще одну, самую правдивую, — сказал Джон Фитц-Рауф и строго повелел: — Садись, говорю!

Я ничуть не противился тому, что рыцарь Джон решил раскрыть нашу тайну непосвященному. Очень скоро должна была открыться и последняя тайна, самая опасная, самая сокрушительная.

Рыцарь Джон коротко рассказал Блонделю, откуда мы взялись, сколько нас было и что произошло с нами на нелегком пути. Завершив свою «самую правдивую» историю, он обратился ко мне:

— А теперь Дауд, расскажи нам, почему султан пожалел о том, что его самый сильный и доблестный враг покинул поле битвы. Мне самому это очень любопытно услышать. В прошлый раз ты как раз остановился на взятии Иерусалима. Осталось рассказать о визите короля Ричарда в Палестину — и все. Тогда мы окажемся у последнего дорожного камня.

И вправду наша дорога кончалась. Теперь стояла ночь, но, несмотря на густой зимний мрак, не только мне, но и самому рыцарю Джону уже был виден тот последний дорожный камень.

И я в ту ночь, глядя на медленно затухавшую у ворот овчарни последнюю головешку, наконец завершил свой рассказ, который начал когда-то по повелению самого султана Юсуфа.