— Вот. Сегодня, наконец, выдали костюм из мастерской. Два месяца, бездельники, шили. Хорошо? Как по-вашему? — с довольной улыбкой обратился он к нам, слегка поворачиваясь.

По-нашему? Мы были смущены и горды небывалым доверием. Мы одобрили все. Это был наш, комсомольский, директор!

— Хорошо, но смелее! Не бормочи под нос! — со слабой улыбкой говорит Валентина Максимовна Жорке, ставит оценку в журнал и вызывает Ваньку Барабошева.

— «Мой дядя самых честных правил…»

— Так, так, — устало кивает расстроенная учительница и долго смотрит в журнал.

— Башмаков!

— «Мой дядя…» — с пафосом начинает Генька, будто это его собственный дядя, работающий в Совнаркоме.

Кирилл громко хмыкает.

— Пусть не мешает! — обиженно требует Генька.

— Послушайте, ребятушки! Неужели никто не выучил ничего другого? И это из всего «Евгения Онегина»? — взывает чуть ли не со слезами Валентина Максимовна.

Есть отчего заплакать: все мальчишки выучили начало романа, а девчонки — письмо Татьяны. Кроме Иры, которая тоже выучила начало с пресловутым дядей. Урок подходит к концу, а все одно и то же…

— Поднимите руку, кто выучил другое?

Подняли я и Кирилл.

— Начнем с девочки! — решает Валентина Максимовна.

Я знала «Евгения Онегина» чуть ли не целиком. Для меня не было большего наслаждения, чем твердить оттуда целые строфы. Начнешь одну, а за нее цепляется другая, третья, как жемчужное ожерелье. Сойдя с поезда и взглянув на звездное небо, я тут же вспоминала:

Отправляясь зимним утром на колодец, гремя ведрами, зычно оглашала воздух:

Что же мне выбрать сейчас? Может быть:

Нет, это, наверное, выучил Кирилл, он как-то говорил, что ему тут нравится философская мысль.

— Быстрее, десять минут осталось до звонка! — подгоняет Валентина Максимовна.

Я вздыхаю и погружаюсь в пушкинские стихи, как в чистое, глубокое озеро:

Все дальше, дальше… остановиться нет сил. Колдовские строки властно тянут за собой. Я перешагнула положенные по норме три строфы, но меня никто не остановил. Ох, какая стоит тишина! А может быть, все давно ушли и я одна в пустом классе?

Я, кажется, тону в этих волнах. Теплые, ласковые, они накрывают меня с головой. Теперь уж точно ничего не слышно и все ушли.

Я выныриваю, наконец, на поверхность и заканчиваю так, словно действительно была под водой и мне не хватает воздуха, на полушепоте:

Я со страхом оглядываюсь и вижу, что все сидят на своих местах. Валентина Максимовна смотрит на меня благодарными глазами. С последней парты во весь рост поднимается Кирилл и начинает громко аплодировать.

— Хорошо, хорошо! Но здесь не театр, — останавливает его разнеженная Валентина Максимовна. — Еще есть время — послушаем тебя!

— Я выучил то же самое! — говорит Кирилл.