ее сомнения, представившись:

— Приветствую вас в театре Сан-Карло, сеньорита, я — Джоаккино Россини, руководитель этого театра, а вы, как я понимаю, дочь великой Молибрани?

— Да, сеньор, меня зовут Кассандра Молибрани, я хотела бы петь в вашей труппе.

— А у кого вы учились? — поинтересовался Россини.

Кассандра не помнила, что она вообще училась, но сказала то, что говорил ей отец:

— Меня учила моя матушка.

— Ну, лучшей учительницы не найдешь, — согласился маэстро. — Что бы вы хотели спеть нам?

— Я пою духовную музыку, но могу попробовать спеть что-нибудь по вашему желанию, — предложила Кассандра, понимая, что произведения, которые она пела отцу, скорее всего, не подойдут для оперного театра.

— Давайте попробуем что-нибудь из «Танкреда», — предложил маэстро. — Вы знаете арию «За все тревоги»?

— Можно мне ноты? — дипломатично спросила Кассандра, которая не помнила, знает ли она эту арию.

— Пожалуйста, возьмите мои, — предложил Россини и протянул девушке партитуру оперы, открыв ее на нужной странице. — Поднимайтесь на сцену, я сам вам буду аккомпанировать.

Россини прошел к фортепьяно, стоящему в оркестре, а Кассандра подошла к боковым ступенькам и поднялась на сцену. Капризная черноволосая женщина, стоявшая до этого у рампы, под шум разговора незаметно удалилась, и девушка прошла к тому месту, где та до этого стояла. Кассандра впервые глянула со сцены в зрительный зал и поразилась тому огромному звенящему пространству, которое приняло ее в невидимые объятия. Это было непередаваемое ощущение, она замерла, как на краю высокой скалы, под которой плещется голубое море, сливаясь в невидимой точке с таким же голубым небом. Но голос Россини вернул девушку к действительности.

— Вы готовы? — спросил маэстро.

Кассандра посмотрела в ноты и поняла, что знает арию.

— Да, я готова, — ответила она.

Россини заиграл вступление, и девушка запела. С ее голосом произошло какое-то чудо: он взлетел, как птица к невидимому потолку, и, отразившись от него или от стен, а может быть, от того и другого, вернулся на сцену, накрыв Кассандру. Она пела — и поражалась тому, как же это у нее получается, голос легко поднимался на верхние октавы, рассыпаясь серебристыми руладами, потом опускался до низких бархатных низов. Кассандра даже не заметила, как допела арию до конца, и когда Россини взял последний аккорд, испытала чувство разочарования. Она была готова остаться на сцене навсегда. Но пока, к сожалению, на эту сцену ее еще не пригласили, сейчас следовало выслушать мнение маэстро.

— Ну, что же, сеньорита, очень даже неплохо, — похвалил Россини. Матушка поставила вам голос, и тембр у вас прекрасный, а сила к голосу придет после месяца репетиций на сцене, когда вы научитесь правильно подавать его в зал. Но я требую от своих артистов еще и драматической игры, а вы слушали себя, не думая о том, каково это — быть в шкуре рыцаря из древних Сиракуз. Вам нужно учиться. Если хотите, я возьму вас в труппу на роли второго плана или на замену нашей примадонне Изабелле Кольбран, но выпущу на сцену не раньше чем через три месяца, если вы научитесь не только петь, но и играть. Пока вы учитесь, жалованье платить не буду. Ну, что?

— Я согласна, благодарю вас, — обрадовалась Кассандра.

Девушку поздравил восхищенный Барбайя, наговоривший ей кучу комплиментов и пообещавший, что она станет звездой с не меньшей славой, чем была у ее матери.

— Можете приступать завтра, — перебил антрепренера Россини.

Он поднялся, провожая Кассандру к выходу из зала, и вдруг с любопытством спросил:

— Вы разве испанка? Я думал, что Джудитта Молибрани — итальянка, как и я.

— Да, я — испанка, так же, как и ваша примадонна, сеньора Изабелла, — скромно ответила Кассандра, стараясь не рассмеяться.

Она слышала мысли Россини, который думал о том, что две испанки — слишком много на его бедную голову, и Изабелла, несмотря на то, что была старше его на семь лет, недавно ставшая его любовницей, обязательно приревнует маэстро к молоденькой землячке. Наконец, Россини решил, что придумает отговорку для примадонны, не первый же раз ему приходится врать Изабелле, и успокоился.

Россини действительно убедил сеньору Изабеллу, что Кассандра никогда, пока он руководитель этого театра, не будет петь главные партии, а девушка не возражала, поставив своей целью научиться всему тому, что мог дать маэстро, ведь тот был гениальным автором и постановщиком опер. Сеньору Джоаккино действительно было всего только двадцать три года, и он подружился с Кассандрой, которая была ему ближе по возрасту, чем его любовница. Да к тому же девушка не обижалась на его колкие замечания, когда Россини добивался от нее идеального звучания голоса или выразительности драматической игры.

— Живи чувствами, выключи разум, — кричал он, сердясь. — Не думай — я за тебя уже все подумал, а влезь в шкуру своего персонажа и почувствуй, как тебе плохо и больно!

И Кассандра старалась из всех сил, перевоплощаясь в своих героинь. Маэстро ругал ее за четкий, логический ум, утверждая, что актеру нужно только сердце:

— Ты очень умна и гордишься этим, я признаю: ты — умница, но либо ты и дальше будешь гордиться своим умом, либо забудешь, что он у тебя есть, и будешь жить чувствами. К тому же, настоящий артист не замечает публику, все время помня о ней. Если ты научишься этому — отключаться от присутствия в зале зрителей, при этом думая о том, чтобы задеть их чувства и сердца — ты станешь великой певицей.

Кассандра, впитывающая в себя каждое слово Россини, сама чувствовала, как растет ее мастерство. Россини уже выпускал ее в маленьких ролях, но главные партии всегда пела Изабелла Кольбран. Это в театре даже не обсуждалось. Опытная красавица-испанка с великолепным контральто крепко держала в руках своего знаменитого молодого любовника. А Кассандре так хотелось петь. Поскольку она слышала мысли маэстро, то знала, что и Россини признает, что девушка поет уже лучше Изабеллы, но он был прочно под каблуком у любовницы и ничего не мог больше сделать для своей ученицы.

Этой осенью Россини сочинял новую комическую оперу, он взял сюжет Бомарше, и опера должна была назваться «Севильский цирюльник». Маэстро, конечно, знал, что до него оперу с таким же названием написал Паэзиелло, и немного боялся реакции публики на заимствование сюжета, но тот был так хорош, что Россини не мог отказать себе в удовольствии сделать блестящую оперу-буфф. Он потихоньку от примадонны показывал написанные куски Кассандре, и та влюбилась в героиню оперы Розину. Как же ей хотелось спеть эту веселую и такую красивую партию, но Изабелла Кольбран строго стояла на страже своих интересов, и маэстро покорно подчинялся ей.

— Кассандра, я не могу отдать тебе премьеру. Изабелла потом съест меня, а ее обожают при дворе, если она пойдет на меня войной, я могу потерять место, да и нарушать мирные отношения с ней я совершенно не готов, — виновато объяснял маэстро.

— А смогла бы я петь эту партию в других театрах с вашего позволения? — спросила девушка, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения.

— Да, я бы отдал «Севильского цирюльника» Барбайе в Ла Скала, с условием, что ты будешь петь Розину, — обрадовался Россини. — Только вы дадите премьеру в Милане не раньше, чем пятнадцатого февраля следующего года. Я сам дирижирую премьерой в Риме девятого февраля, а второй раз опера пойдет через четыре дня.

— Договорились, — обрадовалась Кассандра, которая еще помнила приятного молодого антрепренера, который так восторженно встретил ее пение на прослушивании четыре месяца назад.

— Но тебе нужно еще уговорить Барбайю, — напомнил Россини. — Вдруг у него сейчас нет денег на постановку.

— Я решу все вопросы, — возразила Кассандра, подумавшая, что если у Барабайи нет денег, то она вложит свои, но оперу поставит.

И вот завтра утром она уезжала в Милан, а сегодня в пустом темном зале пела партию Розины для единственного зрителя. Россини сидел в королевской ложе и, затаив дыхание, слушал свое творение в исполнении своей лучшей ученицы. И хотя они расставались, оба были счастливы. Сегодня был великий день — впервые звучала гениальная опера в исполнении лучшей певицы, какую только слышал