И вдруг она вспомнила, что на ней старое платье и заношенные хакама! Девушке захотелось тут же умереть на месте со стыда, и она зарыдала. Вид ее печали невыразимо трогал сердце. Митиери в душевном смятении не находил слов утешить ее.

Акоги была рядом, за стеною, и до нее донесся звук приглушенных рыданий госпожи. «Так и есть!» — подумала она и в тревоге хотела было бежать на помощь, но меченосец снова не пустил ее.

— Что же это! Погубил мою госпожу, а меня держишь силой! О, недаром мне почудилось что-то неладное, жестокий ты, низкий человек! — Акоги, не помня себя от гнева, вырывалась из рук меченосца.

А тот лишь посмеивался:

— Знать ничего не знаю, зачем зря меня винить! Вор не мог сейчас забраться в опочивальню твоей госпожи. Значит, там любовник. Какой толк бежать туда сейчас, подумай сама.

— Нечего прикидываться, будто ты здесь ни при чем, — рыдала Акоги. — Говори сейчас, кто этот мужчина? Ах, ужасное дело! Бедная моя барышня!

— Что за ребячество! — потешался меченосец.

Акоги еще сильнее рассердилась на него.

— И я доверилась такому бессердечному человеку! — воскликнула она с горечью.

Меченосцу стало жаль ее.

— По правде говоря, молодой господин пожаловал сюда, чтобы побеседовать с твоей госпожой. Что здесь дурного? Зачем так шуметь? Видно, их союз был заключен еще в прежней жизни [13]. Против судьбы не поспоришь.

— Ты мне и словом не обмолвился, а госпожа моя подумает, что я с тобой в сговоре, вот что мне горько! Ах, зачем только я покинула ее нынче ночью! — сетовала Акоги, негодуя на мужа.

— Не тревожься, она поймет, что ты ни о чем не знала. За что ты так сердишься на меня? — И не давая ей времени опять разразиться упреками, меченосец снова заключил жену в объятья.

Митиери тихо говорил девушке:

— Отчего вы так бесчувственны к моей любви? Пусть я человек ничтожный, но все же, мне кажется, вам незачем приходить в такое отчаяние. Сколько раз посылал я вам письма, а вы ни разу не удостоили меня ответом! Я решил было не утруждать вас больше, раз я так вам противен. Но не знаю сам почему, с тех пор как я начал писать вам, вы мне сделались очень дороги. Ах, должно быть, ваша ненависть ко мне предопределена еще в прошлой жизни, и потому я не питаю чувства горечи за то, что вы ко мне так жестоки.

Отикубо казалось, что она умрет со стыда. На ней было только одно тонкое платье и хакама, изношенные до того, что местами сквозило нагое тело. Не описать словами, как ей было тяжело. По ее лицу струился холодный пот, еще более обильный, чем слезы. Заметив, в каком она состоянии, Митиери проникся к ней жалостью и нежностью. Он начал всячески успокаивать ее и утешать, но Отикубо не в силах была вымолвить ни слова.

Сгорая от стыда, девушка в душе винила во всем Акоги.

Наконец кончилась эта грустная ночь. Раздался крик петуха.

Митиери воскликнул в тоске расставанья:

— Всю ночь до рассветаТы только слезы лила…Я полон печали,И все ж ненавистен мнеКрик петуха поутру

Молю, отвечайте мне хоть иногда, а то я подумаю, что вы совсем дикарка, не знающая света.

И вдруг Отикубо невольно, словно в полузабытьи, прошептала:

Ты полон печали…В устах моих замер ответ.И вторит рыданьюКрик петуха поутру.Утру я не скоро слезы.

Голос ее ласкал слух. До тех пор Митиери был влюблен не слишком глубоко, но с этого мгновения полюбил по- настоящему.

— Экипаж прибыл! — донеслось с улицы.

— Пойди доложи! — велел меченосец жене.

— Нынче ночью я прикинулась, будто ничего не слышу, значит, если я прибегу к ней так рано, она поймет, что я все знала. Подлый ты человек! Из-за тебя моя дорогая госпожа меня возненавидит.

В своей ребяческой досаде Акоги казалась ему еще милее прежнего.

— Ну что ж! Если госпожа твоя тебя возненавидит, то я еще крепче буду любить, — пошутил меченосец и, подойдя к окну комнаты Отикубо, подал условный знак, кашлянув два-три раза.

Митиери быстро вскочил с постели и стал помогать Отикубо переодеться в дневную одежду. Увидев, что девушка стынет от холода, потому что у нее нет даже тонкого платья хитоэ [14] , он снял с себя свое и накинул ей на плечи. Отикубо до крайности смутилась.

Акоги между тем была в большом затруднении. Она не посмела дольше без всякого явного повода оставаться у себя в комнате и явилась к своей госпоже. Отикубо лежала на постели. Пока Акоги раздумывала, с чего бы начать разговор, прибыли два письма — и от ее мужа, и от Митиери.

В письме меченосца говорилось:

«Несправедливо нападать на меня с такими жестокими упреками за то, что совершилось прошлой ночью без моего ведома. Вперед я не буду сопровождать молодого господина, если твоей госпоже будет грозить малейшее неуважение. Испуганная тем, что произошло вчера, ты боишься, как бы не случилось в будущем чего-нибудь еще худшего, и, верно, клянешь меня, думая: „Какой негодяй! Он мог обидеть даже мою кроткую госпожу!“ Из-за этого мне стала несносной самая мысль о любовном союзе между нашими господами. Но как быть? Молодой господин шлет письмо. Надо дать на него ответ. Так уж в свете водится. А ты со своей стороны напиши мне обо всем, что тебя тревожит».

Акоги подала Отикубо любовное послание от Митиери.

— Вот письмо к вашей милости. Странное дело, вчера я вдруг уснула крепким сном и не заметила, как наступило утро… Впрочем, вы, верно, думаете, что я ищу оправданий.

Акоги пыталась угадать, что на сердце у ее юной госпожи.

— Если б только я знала, разве я стала бы молчать! — всячески клялась она в своей невиновности, но ответа не было. Отикубо продолжала лежать неподвижно.

— Так вы все-таки думаете, что я знала! Какая жестокость! Я много лет служила вам верой и правдой. Неужели я решилась бы на такое бесчестное дело! Вас покинули одну дома, я пожалела вас, отказавшись от чудесной поездки, и вот награда! Вы даже не хотите слушать никаких оправданий. Если ваше сердце ничем нельзя тронуть, то как могу я служить вам? Уйду куда глаза глядят! — плакала Акоги.

Отикубо стало жаль ее.

— О нет, я не думаю, что ты об этом знала заранее. Все случилось так неожиданно, так внезапно! Но как ни велико мое отчаяние, к нему еще примешивается стыд, ведь он видел меня в таком жалком тряпье. Если б жива была моя матушка, разве могло бы со мной случиться такое несчастье? — говорила Отикубо, роняя слезы.

— Это сущая правда. У вас презлая мачеха. Наверно, господин сакон-но сесе услышал о том, как она бессердечна, и проникся сожалением к вашей участи. Понимаю, каково у вас сейчас на душе. Но все же если только чувство молодого господина к вам останется неизменным, то радоваться надо тому, что случилось, а не плакать.

— Ах, на что я могу надеяться! Он видел меня в лохмотьях… Кто может полюбить такое пугало! А что скажет моя строгая мачеха, когда слухи дойдут до ее ушей? «Если она взяла себе мужа и собирается без моего ведома шить на чужую семью, — скажет мачеха, — то нечего ей оставаться в моем доме».

Увидев, в каком страхе находится Отикубо, Акоги стала ее успокаивать:

— Ну и пусть, вот еще беда! Что же вам весь свой век, что ли, здесь мучиться! Да это счастье, если она вас выгонит! До каких пор можно терпеть! Разве не пугает вас мысль о том, что вам придется все время шить на ее зятьев?

Между тем посланец попросил дать ответ на письмо.

— Скорее прочтем это послание. Ведь слезами теперь горю не поможешь.

Акоги раскрыла письмо и показала его своей госпоже. Она пробежала его глазами, не подымая головы.

Кто скажет, отчегоЛюблю тебя сегодня по-иному?Влюбленность
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату