Та уложила разные лакомства как можно красивее в две корзинки. Большую из них она наполнила до краев всевозможным рисовым печеньем, белым и красным вперемежку, не забыла даже положить сверток с поджаренными зернами риса. И послала сопроводительное письмо:

«Такие кушанья едят неохотно даже в бедных домах. Боюсь, что особам, живущим во дворце, они придутся не но вкусу. Этот жареный рис прошу передать девочке для услуг, как бишь ее по имени, кажется, Цую».

Зная, как грустно живется покинутой всеми Отикубо, старуха всячески старалась показать, что рада услужить ей хоть малостью.

Увидев корзинки с лакомствами, Акоги воскликнула:

— Это странно. По какому случаю и жареный рис, и сладости? Что ты затеял?

Меченосец засмеялся:

— Знать ничего не знаю. Зачем бы я стал дарить такие пустяки? Это моя старуха додумалась своим разумом. Эй, Цую! Возьми убери это куда-нибудь.

И Акоги с меченосцем стали, как всегда, толковать о своих господах. Решили, что молодой господин вряд ли пожалует в такую дождливую ночь, и спокойно легли спать.

Отикубо тоже прилегла и одна в ночной тишине стала перебирать струны своей цитры. Полилась прекрасная, полная задушевной грусти мелодия.

Меченосец заслушался.

— Как чудесно она играет!

— Правда, хорошо? А ведь покойная госпожа учила ее музыке очень недолго, когда девочке было всего лет шесть…

Пока они так мирно беседовали между собой, Митиери украдкой приблизился к дому. Он послал одного из слуг сказать меченосцу:

— Выйди ко мне немедленно для важного разговора. Тот сразу все понял и в замешательстве отозвался:

— Слушаюсь, сейчас иду! — и торопливо вышел. Акоги тем временем пошла к своей госпоже.

— Ну, что же? — спросил Митиери. — Я приехал в такой проливной дождь, неужели мне возвращаться ни с чем'

— Вы так внезапно пожаловали, даже не предупредили меня заранее Как же так вдруг! — упрекнул его меченосец. — А ведь еще неизвестно, что скажет молодая госпожа. Вряд ли что-нибудь выйдет сегодня.

— Не строй такой постной рожи! — И Митиери наотмашь ударил меченосца.

Тот кисло улыбнулся.

— Что с вами поделаешь! Извольте выйти из экипажа. И он показал Митиери дорогу в дом.

Слугам было приказано прислать экипаж утром пораньше, пока еще будет темно.

Меченосец остановился возле двери в свою комнату и стал тихим голосом давать юноше советы, что дальше делать. В такую позднюю пору можно было не опасаться внезапных гостей.

— Я сначала погляжу на нее хоть в щелку, — сказал Митиери.

Меченосец схватил его за рукав.

— Постойте! Вдруг она покажется вам но такой красивой, как вы ожидали? Что тогда? Как в романах пишут, любезник взглянул на нее, а она — безобразная уродина…

— Ну, тогда я вместо шляпы прикрою голову рукавом и убегу, — засмеялся Митиери.

Меченосец спрятал его возле решетчатого окна [12], а сам решил караулить снаружи, опасаясь, как бы слуги, оставленные сторожить дом, не приметили незваного гостя.

Митиери заглянул внутрь. Тесная каморка была еле освещена тусклым огоньком светильника, зато ни церемониальный занавес, ни ширмы не мешали взору, все было хорошо видно.

Лицом к нему сидела какая-то миловидная женщина с длинными прекрасными волосами, должно быть, Акоги. Поверх тонкого белого платья на ней было надето второе — из блестящего алого шелка.

Перед ней, опираясь на локоть, полулежала на постели совсем юная девушка. Наверно, она! Белое платье облегало ее тонкий стан свободными легкими складками, ноги были прикрыты теплой одеждой из красного шелка на вате… Она глядела в другую сторону, лица почти не было видно. Головка у нее была прелестной формы, волосы удивительно красиво падали на плечи, но не успел он налюбоваться, как огонь вдруг погас.

«Какая досада!» — подумал Митиери, и в душе его вспыхнула решимость добиться победы во что бы то ни стало.

— Ах, какая темнота! Ты говорила, что к тебе пришел твой муж. Иди к нему скорей!

Голос девушки, такой нежный, красивый, пленял слух…

— К мужу пришел гость, а я пока побуду с вами. Дома почти никого не осталось, должно быть, вам страшно одной, — ответила прислужница.

— Мне часто бывает страшно. Я уж привыкла.

Когда Митиери вышел из своего тайника, меченосец начал его поддразнивать:

— Ну, что скажете? Проводить вас домой? А где же ваша шляпа? Изволили забыть ее с перепугу?

— О! Ты человек пристрастный, ведь ты без памяти влюблен в свою жену, — усмехнулся в ответ Митиери. А сам в это время думал: «Какое старое, изношенное платье у бедняжки! Ей будет совестно передо мной…» — Позови свою жену поскорей и ложись-ка спать, — нетерпеливо приказал он.

Меченосец пошел к себе в спаленку и позвал Акоги.

— О нет, эту ночь я проведу возле госпожи. А ты ложись поскорее спать или в нашем закутке, или где сам знаешь, — начала было отнекиваться Акоги.

— Я только хочу передать тебе то, о чем рассказал мне мой гость. Это очень важное дело. Выйди ко мне хоть на минутку, — попросил он снова через служанку Цую.

Наконец Акоги отодвинула в сторону дверь и крикнула в сердцах:

— Ну, в чем дело? Что ты здесь буянишь?

Меченосец обнял ее:

— Гость сказал мне: «Не спи один в такую дождливую ночь». Идем со мной!

Акоги засмеялась.

— Послушайте его! Вот нашел важное дело!

Но меченосец насильно заставил ее лечь с ним рядом и, не говоря ни слова, прикинулся спящим.

Сон не шел к Отикубо. Полулежа на своей постели, она стала перебирать струны цитры и тихо запела:

Митиери устал ждать и, подумав, что сейчас настала удобная минута — поблизости никого нет, — ловко при помощи кусочка дерева приподнял верхнюю створку решетчатого окна и пробрался в комнату.

Отикубо в испуге хотела было бежать, но он крепко сжал ее в объятиях.

Акоги, спавшая вместе с меченосцем в соседней комнате, услышала, как стукнуло окно. «Что там такое!» — в испуге подумала она и попыталась было вскочить с постели, но меченосец силой удержал ее.

— Пусти меня! Там створка окна стукнула. Пойду посмотреть, что случилось.

— А, пустое! Это собака. Или крыса. Нечего бояться. С чего ты так всполошилась? — уговаривал он жену.

— Нет, что-то неладно. Уж, наверно, ты подстроил что-нибудь. Оттого меня и не пускаешь.

— С чего бы это я стал строить козни! Успокойся, ляг! — Крепко обняв жену, он заставил ее лечь снова.

В страхе за свою госпожу Акоги горько плакала и сердилась, но вырваться так и не смогла.

— Ах, несчастье! Ах ты, бессердечный!

Между тем Митиери, держа девушку в объятиях, распустил на ней пояс и лег рядом с ней на ложе. Вне себя от ужаса и отчаяния Отикубо заливалась слезами, дрожа всем телом.

— Вы так грустны! Мир кажется вам обителью печали. Вы хотите скрыться в глубине гор, где вас не настигнут вести о земных горестях, — попытался заговорить с ней Митиери.

«Кто это так говорит со мной? — подумала Отикубо. — Ах, наверно, тот знатный юноша!»