А между тем Митиери, решившись не отступать от своего, послал Отикубо второе любовное письмо, привязав его к пучку полевого мисканта.

Уже завязали колос В сердце моем побеги любви О прекрасный цветок полевой! Прошелести чуть слышно, Голову тихо склони в ответ.

Ответа не было.

В один из дней, когда лил осенний дождь, он снова послал ей письмо:

«Я слышал, что у вас нежная душа, а между тем вы не знаете сострадания.

И опять никакого ответа.

Но Митиери, упорствуя, написал снова:

Так он писал ей почти каждый день, а Отикубо все не отвечала. Наконец Митиери сказал меченосцу:

— Девушка эта, видно, очень застенчива. Она никогда еще не получала любовных писем и, наверно, даже не знает, как отвечать на них. Но я слышал от тебя, что у нее доброе сердце, открытое для сострадания, так почему же она не пошлет мне хоть самый краткий ответ?

— Вот уж не знаю почему. Может, боится. Мачеха у нее — сущая ведьма. Молодая барышня живет в вечном страхе, только и думает, как бы не прогневить Госпожу из северных покоев каким-нибудь пустяком. Того и гляди, из дому выгонит.

— Я же тебе все время говорю, введи меня без дальних слов в покои к девушке, — настойчиво потребовал Митиери, и тот не посмел ослушаться. Оставалось только найти удобный случай.

Десять дней не было вестей от влюбленного. Наконец он написал:

Я пытался усмирить свою любовь, но напрасно! Не в силах дальше так страдать, я снова пишу вам, хотя и сам понимаю, что нарушаю этим светские приличия…»

Меченосец сказал Акоги:

— На этот раз непременно нужно дать ответ. Уж ты как-нибудь уговори свою барышню, а то молодой господин бранит меня за недостаток усердия…

— Госпожа моя сказала, что не умеет писать любовные письма, — отговаривалась Акоги. — Ты бы видел, как она смутилась.

Она показала письмо Отикубо, но как раз в это время муж второй дочери собирался в отъезд по срочному делу. Отикубо спешно шила для него парадную одежду и опять не ответила на письмо.

Митиери подумал, что она и в самом деле, как говорит Акоги, не умеет писать любовные письма, но он много слышал о том, какое доброе, отзывчивое сердце у Отикубо, и потому не терял надежды. Скорее ему был по душе такой скромный нрав девушки.

— Что ты тянешь! — торопил он меченосца.

Однако на господском дворе всегда толклось много народу и удобный случай все не представлялся. Митиери изнывал от любовной тоски. Но тут стало известно, что тюнагон отправляется в храм Исияма [11] исполнить один свой старинный обет. Все домочадцы принялись осаждать тюнагона просьбами, чтобы он взял их с собой. Даже старух и тех постеснялись оставить дома, одну только Отикубо покинули в ее каморке.

Наканокими, вторая дочь, попробовала было вступиться за сестру:

— Возьмем с собою и Отикубо. Жаль оставить ее, бедняжку, дома в одиночестве.

Но Госпожа из северных покоев и слушать не стала.

— Что за новости! Она никогда порога дома не переступала. Да и как она будет шить в дороге? Ни к чему приучать ее к ненужным развлечениям, пусть-ка лучше посидит дома взаперти.

Акоги, как служанку третьей дочери — Саннокими, собрались было красиво нарядить и взять с собой, но она пожалела оставить свою прежнюю госпожу в одиночестве и отговорилась от поездки под предлогом, что у нее внезапно настало месячное очищение и в храме ей появляться нельзя.

— Вот еще выдумки! — рассердилась Китаноката. — Ты это нарочно говоришь, потому что тебе жаль оставить Отикубо.

— Ах, нет, напротив, мне очень досадно, что так случилось. Но ведь срок очищения скоро придет к концу. Если прикажете, я с радостью поеду. Кто же по доброй воле откажется от такого интересного путешествия? Старухи и то просятся… — говорила Акоги так убедительно, что Госпожа из северных покоев наконец поверила и приказала нарядить покрасивее и взять вместо нее в дорогу простую девушку для черной работы, а ей позволила остаться.

В доме начались шумные сборы, поднялась дорожная суматоха, но наконец все уехали, и Акоги в наступившей тишине начала сердечную беседу со своей юной госпожой, чтобы развеять ее грусть. В это время принесли записку от меченосца:

«Я слышал, что ты не поехала в храм вместе с другими. Если это правда, я сейчас же приду».

Акоги написала ему в ответ:

«Госпоже моей нездоровилось, и она осталась дома. Могла ли я покинуть ее? Нам очень скучно. Приходи навестить нас и принеси с собой те картины, которые ты однажды пообещал нам показать».

А надо сказать, что у младшей сестры Митиери, носившей высокое звание младшей императрицы, было много свитков с красивыми картинами. Меченосец как-то говорил Акоги, что если молодой господин начнет посещать Отикубо, то он непременно покажет им эти свитки.

Меченосец показал Митиери записку, полученную им от Акоги.

— Так это рука твоей жены, Корэнари? Очень красиво пишет. Вот случай, которого мы ждали. Ступай туда, все устрой.

— Дайте мне на время один свиток с картинами.

— Нет, я сам покажу ей, как ты мне раньше советовал. Когда буду у нее…

— Кажется, сейчас и в самом деле подвернулся удобный случай, — согласился меченосец.

Митиери, смеясь, прошел в свои покои и нарисовал на белой бумаге недовольную физиономию мужчины: палец во рту, губы наморщены. Внизу он написал:

«Вы хотели полюбоваться на картины, извольте, посылаю вам одну.

Впрочем, это письмо — ребячество с моей стороны».

Собираясь отнести послание господина, меченосец сказал своей матери, которая некогда была кормилицей Митиери:

— Приготовь каких-нибудь вкусных лакомств и уложи их в корзинку. Я скоро за ними пришлю.

Он отправился к дому тюнагона и вызвал Акоги.

— А где же картины? — полюбопытствовала она.

— Вот здесь. Отдай-ка это письмо барышне, тогда все узнаете.

— Опять какой-нибудь обман, — нахмурилась Акоги, но все же отнесла письмо своей юной госпоже.

Отикубо томилась от скуки и потому пробежала его взглядом.

— Что такое? Ты просила свитки с картинами? — воскликнула она.

— Да, я писала о них меченосцу, а господин сакон-но сесе, верно, видел мое письмо.

— О, как это неприятно! У меня такое чувство, будто заглянули в самую глубь моего сердца. Для такой затворницы, как я, лучше оставаться безучастной ко всему на свете, — сказала Отикубо с недовольным видом.

Меченосец позвал Акоги, и она вышла к нему.

— А кто остался сторожить дом? — спросил он будто невзначай. — Как у вас стало пусто и уныло! Я сейчас пошлю к своей старушке за лакомством. — И он отправил нарочного к своей матери с наказом прислать все вкусное, что только найдется в доме.