готовых ради мошны предать собственную мать, но вовремя сдержался. – Я возмущен! Не иначе это были происки свейские! Войны с Новгородом король Эрик опасается, вот лазутчиков и прислал на вече за него покричать. Как же народ наш на уловку сию поддался, не понимаю?
– Все это дела светские, отче, – улыбнулась княгине. – Тебе, служителю Божьему, беспокоиться о них ни к чему. Изменщика мы найдем. Найдем и накажем. Меня же, как я сказывала, духовное смятение князя Заозерского тревожит. Как ты, мыслю, знаешь, подлый Нифонтик от гнева нашего под юбку Софьи Витовтовны спрятался, княгини великой. Посему обратиться к митрополиту Киприану за ниспосланием духовника, достойного для мужа моего, мне невмочно. Не о Боге Киприан печется в служении своем, а о защите интересов московских. Нам же мирские его интересы чужды. Найти желаю духовника, от Церкви киприановской независимого, чистого помыслами и верой своей. Дабы князя Егора Заозерского в помыслах его наставлял, а храмы и общины в землях, от нехристей освобожденных, под свою опеку брал. Что до окриков киприановских, то меч мужа моего оградит духовника от любых попреков московских, за то я ручаюсь точно.
Архиепископ Симеон, пройдя мимо посетительницы, остановился у распахнутого на двор новгородского кремля окна. Он был неглуп, многоопытен и богат прожитыми летами. Он отлично понимал, что его покупают. Весьма прямолинейно и даже с некоторой вульгарностью. Однако цена предложенная была высока: избавление от опеки московского патриархата, а также расширение владений его епархии из нынешних границ Новгородской республики и до тех пределов, куда только сможет дотянуться меч заозерского князя. Плюс, конечно же, богатые вклады победителя в монастыри и церкви епархии. Большая добыча – большие вклады.
С одной стороны, отец Симеон не был так уж уверен в великих воинских талантах заезжего ватажника. С другой – а чем он рисковал? Ну, провалятся походы князя Заозерского, заловят его рати иноземные и посадят на кол на потеху тамошней публике, что тогда? Архиепископ останется с тем, что у него есть, да плюс дары щедрые от сгинувшего ватажника. Если ушкуйник-князь продержится хоть несколько лет, славу свою победами поддерживая, – приобретения новгородской Церкви окажутся поистине огромны. К тому же излишне деятельная баба духовника мужу все едино найдет, тут можно не сомневаться. И если ватажник окажется успешен и славен… Вот только влиятельного конкурента в собственной епархии Симеону и не хватает!
– Разделяю твои тревоги и чаяния, возлюбленная дочь моя, – повернулся к гостье архиепископ, оглаживая тяжелое нагрудное распятие, – и готов помочь всеми силами. Но нелегко так, сразу, назвать самых достойных из служителей божиих, посвятивших себя имени Христову. Мне нужно поразмыслить над твоей просьбой. Пока же, по возвращении из похода, присылай мужа своего ко мне. Я приму его причастие и найду путь для успокоения духовных терзаний. Сердце и двери мои открыты для каждого. Бог есть любовь, и даже грозное вече не способно запретить мне любить ближнего своего, кем бы он ни был.
Никифора Ратибора она застала дома. Заслышав о приходе княгини, хозяин пригласил ее в залу, к столу, где с семьей заканчивал обед севрюжьей ушицей.
– Прошу отведать чем Бог послал, гостья дорогая, – широко развел руки хлебосольный купец. – Гость такой знатный – честь для нашего дома. Уж не побрезгуй!
– Никифор, ты чего? – осадила слегка хмельного супруга Филона, такая же розовощекая и плечистая, как и он сам. Кокошник на купчихе был покрыт жемчугами, сарафан крашен пурпуром, персты сияли самоцветами, и ничем себя ниже княгини она не считала.
– Благодарствую, я сыта, – покачала головой Елена, досадуя, что зашла так не вовремя. Сесть за стол ниже любого из присутствующих она не могла по знатности, а место во главе было занято. Стоять же перед простолюдинами ей тоже было не с руки.
– Мыслю, пугать меня ты пришла? – поинтересовался купец. – Скажешь, весь торг мой поломать можешь? Наслышан я, с какими разговорами ты по Новгороду расхаживаешь.
– Поломать не поломаю, но испортить смогу изрядно… Не стану мешать вашему застолью… – Елена направилась к двери, спасаясь из неприятного положения.
– Постой, княгиня, не торопись! – Промокнув губы и обтерев усы с бородой белой тряпицей, Никифор поднялся, поспешил следом. – Не покидай дом мой так быстро, дай хоть слово молвить!
– Что за слово? – развернулась уже в коридоре Елена. Здесь, в проходе, стоять напротив стоящего, а не сидящего купца ее гордость уже позволяла.
– Княжество твое Заозерское, – запыхавшись, выпалил купец, – оно ведь не на волоке Славянском. Оно рядом.
– Рядом, – согласно кивнула княгиня. – И живем мы с соседями своими в мире и согласии. Славу и страсть к походам ратным мужа моего ты знаешь, Никифор. Как мыслишь, коли он ласково попросит князя Дмитрия Васильевича[18] для ладей новгородских пошлину впятеро поднять, а иным проход и вовсе запретить, откажет тот мужу моему в сей малости, али рассориться с князем Заозерским предпочтет?
– Не откажет, – даже не усомнился купеческий староста. – Дмитрий Васильевич ссориться с известным атаманом не рискнет. Не нравится нашему товариществу опасность повышения пошлин, тут ты права. Причалы, амбары на Воже-озере нам тоже зело на пользу пойдут, и здесь твоя правда. Сохранность товара от разора словом и мечом княжеским купечеству нашему тоже зело приятственны. Да токмо и ты нас пойми, княгиня Елена Заозерская. Торг у нас с союзом Ганзейским давний и хорошо налаженный, прибыльный донельзя. Муж же твой расчехвостил факторию их свейскую в хвост и в гриву. И ныне, полагаю, опять тем же занимается. Не можем мы открыто слово доброе о нем сказать, ну хоть ты нас режь! Убыток от тех слов больно великий выйдет.
Елена молчала, с интересом ожидая продолжения.
– С мужем твоим ссориться убыток выходит, – развел руками Ратибор, – и хвалить его – тоже убыток. Дозволь так нам порешить, княгиня. Ради торга ганзейского ругать мы твоего мужа станем в полный голос, кары всяческие сулить и выдачи немцам требовать. А ради волока Славянского крикуны наши на вече за князя Заозерского кричать станут. За вече же мы пред Ганзой не в ответе. Что с быдла возьмешь? Коли чернь ватажника не отдает, то с нас-то какой спрос? Коли совет новгородский твоего мужа повязать потребует али вече вдруг умом тронется и на поводу у ганзейцев пойдет, то ни един ратник из ватаг наших или воинов судовых супротив мужа твоего не выступит, в том тебе мое слово. Своих же силеночек у города почитай что и нет.
– Купечество желает отсидеться в стороне? – уточнила Елена.
– Филона, сбитня принеси! – крикнул жене Никифор, выигрывая время для взвешенного ответа. Потом сказал: – Коли нужда какая у князя Заозерского возникнет… Людьми, серебром, ладьями, припасами мы завсегда помочь готовы. Но токмо пусть и муж твой обиды не держит, коли слово обидное кто из купцов о нем немцам скажет или прилюдно вдруг отослать из земель наших потребует. То ведь не со зла, то ведь крест у нас такой: говорить одно, делать другое, а думать третье. По делам пусть судит, а не по словам нашим. И того… ганзейцев все же пусть шибко не обижает. Ну, или пусть хоть прощения просит, коли донага по случаю раздел.
Хозяйка принесла из залы слабо парящий, резной осиновый ковш. Никифор забрал его и обеими ладонями преподнес гостье:
– Вот, княгинюшка. По зною нынешнему пряного сбитня испить самое то. Не побрезгуй из моих рук.
Елена приняла подношение, медленно выпила горячий, щекочущий яркими запахами напиток и перевернула корец, демонстрируя уважение хозяевам: в ковше не осталось ни капли.
Уговор был заключен.
Почти полмесяца она крутилась, как белка в колесе, моталась от одного влиятельного горожанина к другому. Угрожала, льстила, уговаривала, обманывала, блефовала, обещала, сулила всяческие прибыли с карами пополам… И вот теперь в Новгороде, всего две недели назад с позором изгнавшем князя Заозерского прочь, на стороне бывшей рабыни было уже одиннадцать членов совета города из пятнадцати и полное единомыслие с купеческим союзом! А значит – гарантия того, что совет не примет никаких невыгодных супружеской паре решений и что восемь из десяти находящихся на берегах Волхова воинов не станут поднимать оружие против ее мужа.
Теперь все зависело только от Егора. Либо он вернется с победой, либо…
