Брайар заставила себя расслабиться, позволив телу поудобнее разлечься в кресле. У нее еще имелась в запасе одна карта, и разыграть ее нужно, не давая доктору возможности насладиться ее страхом.
— Нет, не останется. И я
— Ты так считаешь?
— Ты ведь так старательно создавал себе репутацию — раскидывал повсюду намеки, будто ты и есть Леви, и до того всех запугал, что получил власть над людьми. Что ж, споры идут везде — и в «Мейнарде», и в Хранилищах, и в котельных. И везде меня подбивали сходить и поглядеть на тебя, потому что люди хотят знать правду, а от меня ее и ждут.
Он обошел стол и встал рядом, не опуская револьвер, но и не стреляя. Поскольку рта ей тоже пока не затыкали, Брайар продолжила:
— Ты пытался убедить меня, что ты Леви; значит, это и есть твоя цель — чтобы все стало официально. Нашел, конечно, какую личность присваивать… Но если так уж сильно хочется — бери.
Рука с револьвером дернулась. Наставив его на потолок, Миннерихт склонил голову на манер озадаченного пса:
— Что-что?
— Забирай, говорю, коли надо. Можешь побыть и Леви — мне-то что с этого. Если желаешь, я так им и скажу — и мне поверят. Больше ни одна живая душа не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть твоих претензий. Если убьешь меня, они быстро сообразят, что я раскусила самозванца и поплатилась за это. А вот если отпустишь нас с Зиком, сможешь выбрать себе любую легенду на вкус. Рушить ее не стану.
Наверное, дело было в ее воображении, но в язычках синего света Брайар вдруг почудилась какая-то хитринка.
— А мысль недурная, — вымолвил доктор.
— Мысль отличная. Только попрошу об одном условии.
Револьвер он так и не отложил, хотя и не направлял уже ей в лицо.
— Каком же?
Она подалась вперед, и кресло со скрипом выпустило ее из объятий.
— Зик должен знать. Я не позволю ему считать тебя отцом, но втолкую, что и как нужно говорить. Он единственный, кому надо знать правду.
Вновь сверкнули синие огоньки. Миннерихт не стал спорить, а сказал просто:
— Мне нужно об этом подумать.
И с быстротой, которой Брайар никак от него не ожидала, ударил ее по голове рукояткой револьвера.
В виске грохочущим гонгом вскрикнула боль.
И все на свете погрузилось во тьму.
23
Когда Зик проснулся, освещение в его роскошной комнате оказалось слегка приглушенным. Судя по шершавому вкусу во рту, он проспал дольше, чем рассчитывал. Чмокнув губами, мальчик попытался согнать сухость с языка.
— Иезекииль Уилкс, — произнес чей-то голос, прежде чем Зик сообразил, что не один в помещении.
Он перекатился на спину и удивленно моргнул.
На стуле у фальшивого окна сидел, сложив руки, мужчина в чудовищного вида противогазе и похлопывал себя по колену. На нем был роскошный красный халат, в котором мог бы щеголять какой-нибудь заморский король, начищенные черные сапоги и перчатки.
— Сэр? — с трудом выдавил Зик.
— Сэр. Ты назвал меня «сэр». Тебе знакомы элементарные манеры. Значит, внешность твоя обманывает. По-моему, это хороший признак.
Он еще разок моргнул, но странное видение никуда не исчезло — человек на стуле даже не шевельнулся.
— Признак чего?
— Того, что порода бывает иногда сильнее воспитания. Нет, — сказал мужчина, когда Зик попытался сесть. — Не вставай. Раз уж ты проснулся, я сейчас осмотрю раны у тебе на голове и ладони. Не хотел тревожить твой сон. — Он показал на свою маску. — Я знаю, как она выглядит со стороны.
— Тогда почему не снимете? Я ведь тут спокойно дышу.
— Я бы тоже мог, если бы захотел. — Он пересел со стула на край кровати. — Сойдемся на том, что у меня есть причины не снимать ее.
— У вас там что, шрамы?
—
— Вы доктор Миннерихт? — спросил он, не удосужившись ответить.
— Да, я доктор Миннерихт, — проронил мужчина, не меняя тона ни на йоту. Он прощупал пару мест, понажимал тут и там. — По крайней мере так меня здесь называют с некоторых пор. Надо бы наложить тебе швы, но полагаю, выживешь ты и без них. С момента получения травмы прошло слишком много времени, в рану набились волосы, но пока что она не кровоточит и не грозит воспалением. Тем не менее надо будет за ней посматривать. Теперь давай руку.
Если Зик и услышал что-то после слова «да», то никак не прореагировал.
— Яо-цзу сказал, вы знали моего отца.
Пытливые руки оставили его, и доктор сел прямо.
— В самом деле? Именно в таких выражениях?
Зик наморщил лоб, пытаясь вспомнить точные слова китайца. Нахмуренные брови потянули за собой пострадавшую кожу на макушке, заставив его вздрогнуть.
— Не помню. Что-то вроде того. Короче, он обещал, что вы сможете рассказать мне об отце.
— О да, это я могу, — кивнул доктор. — И все же… Что тебе рассказывала мать?
— Да не особенно много.
Зик со скрипом принял сидячее положение и чуть не ахнул, увидев доктора с нового угла. Он мог бы поклясться, что у лица в маске не было глаз: на месте зрачков ярко горели два синих огонька.
На миг они вспыхнули еще ярче, затем потускнели. Мальчик понятия не имел, как это понимать. Тем временем доктор взял его руку и принялся оборачивать тонкой легкой материей.
— Немного. Понимаю. Будет ли ошибкой предположить, что она вообще ничего тебе не рассказывала? И прав ли я буду, предположив, что немногие крупицы знания ты почерпнул из истории, а также из разговоров школьных товарищей и сплетен, гуляющих среди мужчин и женщин Окраины?
— Примерно так.
— Тогда ты не знаешь и половины. Даже толики не знаешь. — Огоньки замерцали, словно доктор моргал, и речь его полилась медленнее, спокойнее: — Они свалили на него неудачу с Костотрясом лишь из-за своего невежества, понимаешь? Они поставили ему в вину Гниль, ибо ничего не смыслят в геологии и других науках, в происходящих под земной корой явлениях. Им невдомек, что он всего-то хотел основать новую отрасль — разбавить чем-то лесную промышленность, кровавую и грязную забаву. Он мечтал ввести этот город и его жителей в новую эпоху. Только вот сами жители… — Миннерихт сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и Зик тихонечко отполз подальше от него, вжавшись в подушки. — Они не представляют, как протекает исследовательский процесс, и не понимают, что здание успеха возводится на костях провалов.
Дальше пятиться было некуда, так что Зик решил отвлечь его какой-нибудь ерундой:
