быстро разобрали часть Великого моста, чтобы Добрыне не перебраться на другую сторону. Такого в Новгороде не бывало…

Добрыня попытался уговорить ильменцев сдать город без боя, даже на разобранный мост пошел, кричал, чтоб одумались, не препятствовали его дружинникам. В ответ с той стороны ему казали кукиши и даже голый зад, насмехались. Добрыня сердился, топал ногой. Потом на порушенный мост вытащили два потока — камнеметные машины.

Солнце играло на воде множеством солнечных бликов, в мутной воде Волхова плескалась рыба. Далеко на берегу Ильменя переругивались рыбаки, чего-то не поделив. Немолчного гама торга сегодня не было, не до торговли, когда город пополам разделился.

На Торговой стороне увидели, как в поток заправляют большой камень. Стоявший рядом с Добрыней дружинник ахнул:

— Неужто метать станут?!

Стали. Первый камень сильно взял в сторону Людина конца и на мост не попал. Дружинник схватил Добрыню за руку:

— Пойдем, князь, отсюда. Не ровен час попадут…

Но Добрыня стоял неподвижно, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Такого от новгородцев он не ожидал. С Неревской стороны полетел второй камень. Теперь не промахнулись, раздался страшный треск, и возле ног Добрыни провалились доски. Князь отшатнулся, потом бросился с моста поскорее. А сзади с хохотом кричали, что его дом уже порушили, а родню побили. Крик заставил Добрыню снова замереть. Дом порушили?! Родню побили?! Какие после того уговоры?!

Путята, завидев Добрыню, все понял и без слов. Теперь участь той стороны была решена, Добрыня надругательства не простит! Только напасть надо хитро, чтоб своих всех не положить, ведь что на Неревском конце, что на Людином с оружием против встанет каждый.

Жить спокойно Рогнеде не удалось и в монастыре. Даже матушка Ирина подивилась, что за судьба такая? Если что-то случалось, там обязательно оказывалась инокиня Анастасия.

Рогнеда показала себя, когда возили на торг запасы и рукоделие, сделанные монахинями. Все тот же тщедушный мужичок Ефим по прозвищу Косой, потому как его глаза смотрели в разные стороны, с помощью сестер погрузил в сани большую бочку с солеными огурцами, которые всегда удавались монахиням, а потому пользовались спросом, и широко перекрестился:

— Ну, с богом!

На торг кроме Рогнеды отправились еще две инокини. Рогнеда не торговала, но считала деньги. Собственно, долго сидеть им не пришлось: вышитые платы разобрали в одночасье, больно хороши, а огурцы здоровенный детина, отчего-то сначала долго стоявший безмолвно, запросил все сразу. Только вот был он без лошади, потому просил везти все прямо к себе на двор, немало приплатив за саму бочку и за доставку. Рогнеде очень не понравилась необходимость ехать куда-то, да еще и за этим бугаем. Она давно приметила недобрый взгляд мужика, одетого в огромный тулуп. Из-под шапки, надвинутой почти на нос, так и зыркали маленькие, поросячьи глазки, нечесаная бородища торчала лопатой, а на его ладони запросто мог уместиться полугодовалый ребенок. Почему-то подумалось, что попадись кто в такую лапищу, шею свернет вмиг! Но распоряжавшуюся торгом Ефимию мужик не насторожил, ради доплаты она готова везти бочку не то что ему на двор, но и в Чернигов, если спросит.

Поехали. Дворы на узкой улице с обеих сторон отделены высокими тынами, за которыми надрывались собаки. Теперь не по себе стало и остальным монахиням. Косой Ефим щурился во все стороны, видно прикидывая, как будет выбираться обратно. Чуть успокоился, когда понял, что улица не тупиковая, проехать вперед все же можно. Почти в конце нее покупатель вдруг сунул пальцы в рот и свистнул так, что спокойная монастырская кобылка, ни разу за все время не прибавившая шагу, даже когда ее усиленно подгоняли, вдруг заржала и почти встала на дыбы. С трудом осадив лошадь, Ефим заворчал на детину:

— Ну чего ж ты так-то?.. Чего ж?..

Монахини смотрели не на лошадь, а на вышедших из ближайших ворот таких же здоровенных мужиков. Рогнеда вспомнила, как глазел на деньги, получаемые монахинями за рукоделие, тот, что купил огурцы, и нутром поняла, что никакие соленья им не нужны. Она стояла в санях, держась за бочку и оглядываясь. Путь вперед заступили вышедшие из ворот, сзади покупатель. Что делать? Кто-то из монахинь, уже осознавших, что дело худо, ойкнув, тихо сполз вниз. Кажется, это была Ефимия. Но сейчас не до нее: Рогнеда чуть подалась вперед, ее рука соскользнула и оказалась в бочке. Мгновенно сообразив, она вытащила три здоровенных огурца и один за другим… швырнула их в мужиков, преграждавших путь. Метнула ловко, потому как два попали, мужики выругались, одновременно схватившись за лица.

— Гони! — перепуганная кобыла рванула с места скорее от крика женщины, чем от кнута возницы, тем более что тот попросту повалился в сани рядом с бочкой.

Вслед за ними бросился опомнившийся лжепокупатель, но еще два огурца полетели теперь уже в него. Мимо шарахнувшихся из-под копыт мужиков они пронеслись достаточно быстро, но не достаточно для того, чтобы удрать от преследования совсем. Слишком узкая улица не давала лошади заметно прибавить шаг, а сзади уже догоняли, страшно ругаясь, тати. Ефим опомнился и схватил вожжи, а Рогнеда потребовала от своих подруг:

— Помогите!

Втроем они сумели перевернуть здоровенную бочку прямо под ноги мужикам. Мало того, что бочка перегородила собой улицу, так еще и огурцы рассыпались от одного тына до другого. Под страшную ругань преследователей удалось выскочить на соседнюю улочку, куда-то повернуть, потом еще…

Преследователей уже не было, но где они оказались сами, монахини не знали. Беспомощно крутил головой Ефим, кобыла и та нервно перебирала ногами, готовая в любой миг снова рвануть с места. Рогнеда пыталась вспомнить, сколько раз они поворачивали, едучи сюда, и сколько обратно. Зимний день короток, вот-вот начнет смеркаться, как тогда быть? Не то что ограбят, но и убьют, прежде надругавшись! Вдруг княгиня заметила знакомый тын с насаженным на него конским черепом. Только бы не увидели остальные, не то визга не оберешься! Косой собрался еще раз повернуть налево, но Рогнеда остановила его:

— Подожди. Нам нужно до конца этой улицы и там вниз к Подолу.

— С чего ты взяла?

— Езжай! — не могла же Рогнеда рассказывать, что бывала в этой части Киева у ворожеи. Старуха жила недалеко, когда-то княгиня ходила к ней по этой улочке, и сейчас вдруг осознала, какой опасности подвергалась, навещая такое беспокойное место.

В конце улицы действительно оказался спуск к Подолу, он был крутоватым, монахиням пришлось вылезать из саней и идти рядом, придерживая их, чтобы не скользили. Зато когда выбрались, не сговариваясь вздохнули с облегчением. Все же долго не могли прийти в себя. Как добрались до монастырских стен и не помнили. На следующий день с хохотом рассказывали о том, как Анастасия швыряла в татей солеными огурцами!

Сама Рогнеда раздумывала, почему вдруг оказалась совсем рядом с жилищем ворожеи, но ничего придумать не смогла.

Князю не до новгородцев. Его полностью поглотила новая забота — грады по границе со Степью. Владимир не мог забыть полностью вырубленную весь в северской земле. Война с печенегами не прекращается ни на день. Их сколько ни бей, все одно — налезают и налезают на крайние веси. Как все защитить, сидя в Киеве? И росли грады по Остру и Трубежу, по Суле и другим рекам. Городилась Русь от степняков не Змиевыми валами, какие давным-давно предки поставили, а множеством крепостей. От одной до другой недалече, чтоб дымный сигнал увидеть могли, чтоб летела весть о подходе набежников быстрее стрелы и до соседнего града, и до князя в Киеве.

Пусть не всегда удавалось сообщить вовремя, не всегда князь был в нужное время в Киеве, не всегда успевал подсобить. Но новые грады все равно уже стояли заслоном на пути степняков. В них набирали воев со всех земель. Не одним же полянам да северянам край земли русской защищать, не то скоро их совсем не останется. Вот и насаживал князь в порубежные грады кривичей и дреговичей, древлян и уличей, тиверцев и волынян, ильменцев и вятичей… всех. Все перемешивались меж собой, забывая и свои родовые обычаи, и родовых богов. Дружину Владимир крестил. Эту подсказку когда-то сказал Добрыня: