большой поклажи, висел у них за плечами, как и обычно во время их странствий.

– Как замечательно. С тобой всё в порядке. – Мать несколько озадаченно улыбнулась. Её дочка разглядывала Йоко с ещё большим недоумением.

– Твои раны уже зажили, я полагаю?

После некоторого замешательства Йоко кивнула, и затем низко склонила голову.

– Большое спасибо за то, что помогли мне тогда.

Тогда, когда она ушла в горы, отвергнув протянутую ей руку помощи. Хоть она и поблагодарила их на словах, но это шло не от чистого сердца.

– Как хорошо увидеть тебя снова. Мы волновались за тебя. – На этот раз женщина улыбнулась не столь вымученной улыбкой. – Видишь, Гъйокуйо, с ней всё в порядке.

Она посмотрела на девочку, которая продолжала рассматривать Йоко явно сбитая с толку. Дочка прижалась ближе к матери. Йоко попыталась улыбнуться и вдруг поняла, что уже давным-давно этого не делала. Все её лицевые мышцы были настолько напряжены и непослушны, что улыбки практически не получилось.

Гъйокуйо, капризно поморщившись, попыталась спрятаться за матерью. Йоко склонилась к ней и выдавила наконец из себя улыбку. Если бы они не дали ей тогда воду и сладкий сироп, вряд ли бы она сумела продержаться в ту ночь.

– Я всегда буду благодарна за ту воду и сладость, что ты мне дала.

Девочка переводила взгляд с мамы на Йоко и наоборот. Засмеявшись, она вдруг насупилась, сразу же смутившись. Но, мгновеньем позже, вновь захихикала. Её личико было таким милым и невинным, что у Йоко подступили слёзы к глазам.

– Я и в самом деле очень благодарна. Извини, что у меня не было возможности отблагодарить тебя, как следует.

Улыбка озарила личико Гъйокуйо.

– Тебе было больно? – спросила она.

– Больно?

– Ты была такой злой потому, что тебе было больно?

– Ах, да. Прости.

– Больше не болит?

– Нет, всё уже зажило. – Она показала ей заживший шрам на руке, подивившись, заметят ли они, что рана зажила намного быстрее обычного.

Гъйокуйо посмотрела на мать.

– Она говорит, что всё уже зажило, – сказала она.

Глаза женщины явно посветлели.

– Замечательно. Когда мы добрались до Бакуро, то хотели вернуться и найти тебя. Но к тому времени ворота уже закрывались и никто из стражников не осмелился выйти из города с наступлением темноты. Ты кого-то ищешь?

Йоко кивнула.

– Мы тоже идём в Горъйо. Хочешь присоединиться?

Йоко лишь покачала головой, нет.

– Ну что ж, – произнесла женщина, беря дочь за руку. – Гъйокуйо, пойдем в трактир. – Затем она вновь посмотрела на Йоко.

– Кого же ты ищешь? Ханджю, верно?

Йоко уставилась на неё в ответ.

– Он, наверное, в одном из правительственных зданий, или же позади городских стен. Как его имя?

– Его зовут Ракушун.

Женщина приладила заново большую поклажу на спине и сказала, словно мимоходом:

– Подожди здесь, мы сходим, проверим.

Йоко низко поклонилась.

– Спасибо.

Йоко оставила дальнейшие попытки разузнать ещё что либо. Может, Ракушун покинул город без её ведома, а, может, женщина просто недоглядела и не заметила его. Удостовериться в этом она всё равно не могла.

Остановившись на дороге за городом, Йоко повернулась к Горъйо и поклонилась. Она лишь понимала, что это было своего рода карой свыше и что наконец-то, именно в этом месте, она подошла к черте, которую не смогла переступить.

По ночам она продолжала путь, днём она отсыпалась. Возобновился её прежний образ жизни. Путешествуя таким образом, всё, что Йоко успела узнать об этой стране, была лишь ночь.

Поскольку кошелёк остался у Ракушуна, денег у неё не было. Она проводила ночи, сражаясь с йома, а дни – спя голодной в окружающих зарослях. Дни пролетали один за другим, но у неё не было времени жалеть себя. На этот раз у неё была цель, она знала, куда идти. Она шла в Аган, откуда затем собиралась отплыть в Царство Эн. Всё на чём она могла сейчас позволить себе сосредоточиться, это как раздобыть деньги на корабль.

После того, как тот старик кайкъяку обобрал её в Таккъюу, по расчётам Йоко, она странствовала больше месяца. Без еды и питья, полагаясь лишь на чудесные силы камня, это был её предел. Зная это, на этот раз она была куда более уверена, чем в предыдущее путешествие.

Голубая обезьяна больше не появлялась, а после того, как к ней вернулись ножны, видения тоже притихли. Продолжали звучать падающие капли воды, и свет пробивался сквозь узкую щель между ножнами и лезвием возле рукояти, но она не осмеливалась вытащить меч и взглянуть на уготованное ей видениями. Она лишь продолжала идти всё время вперёд, продолжая путь без передышки.

Как отвратительно! Неужели ты и в самом деле так ценишь свою жизнь?

Пока она шла, в её сердце отдавались эхом обезьяньи слова. Поскольку на самом деле он являлся всего лишь голосом её собственной совести, она могла, и, не видя, прекрасно слышать его.

– Да, ценю.

Она так ценна, что можно ради неё бросить своего доброго спасителя волкам в пасть?

– Ну, может она и немногого стоит, но это всё, что у меня есть. Такие дела.

            Тебе нужно было сдаться властям. Тогда бы ты хоть заплатила за всё сполна, разве нет?

– Может я так и сделаю, как только доберусь до Эн.

Казалось, она даже могла слышать издевательский обезьяний смешок. Иными словами, всё, что имеет сейчас значение, это лишь твоя жизнь?

– Угадал. Пока меня будут преследовать, я буду делать всё, чтобы выжить. Когда же мне не придётся больше заботиться об этом, когда я смогу вернуться к настоящей жизни, на своих условиях, тогда я подумаю о том, как жить дальше. Тогда у меня будет время всё обдумать и заплатить по счетам.

Сейчас, важнее всего было выжить.

Убивая йома и приставляя людям меч к горлу.

– На данный момент, у меня нет выхода. Всё о чём мне нужно думать сейчас, это как добраться до Эн