Вскоре в Англии была отменена воинская повинность, и, как выразился Ричи, «все сменили винтовки на гитары». Резко возрос спрос на музыкальные инструменты в центральных ливерпульских музыкальных магазинах, таких, как Rushworth's и Hassy's. Даже Эдди Майлз, сын соседей Ричи, приобрел себе гитару. Сам же Ричи, казалось, раз и навсегда потерял интерес к музыке, еще играя в ансамбле на аккордеоне в школе при храме Св. Силы, и поэтому у него не было никакого стремления осваивать гитару — хотя умудрился откуда–то узнать простейший трехаккордовый ход в ля мажоре и такой же на пианино, только в до мажоре. Но Ричи не придавал этому особого значения, считая себя «одним из чокнутых теддибоев из подворотни».

Маленький, невзрачный и вечно голодный, Ричи вполне созрел для того, чтобы «беспрепятственно болтаться с местными бандами из Дингла, подстригшись в стиле Тони Кертиса и напялив ботинки на резиновой подошве, длиннополый пиджак с бархатным воротничком и узкие брюки–дудочки».

Ричи навсегда забыл о своей спортивной куртке, удобных туфлях и широких штанах, ведь теперь его ноги облегали две водосточные трубы, затруднявшие кровообращение, которые сужались книзу и заканчивались парой флюоресцентных носков с «рок–н-ролльным» мотивчиком. С короткой стрижкой тоже пришлось расстаться, а заметно отросшие пряди Ричи начесывал и щедро сдабривал бриллиантином.

Если не считать этих мальчишеских выходок, Ричи был одним из тех в прошлом послушных подростков, которым до смерти наскучили пинг–понг и слайд–шоу и которых исключили из молодежных церковных клубов за то, что те демонстративно курили сигареты или позволяли себе употреблять непристойные выражения в присутствии викария.

Постоянно жующие жвачку и криво усмехающиеся а–ля Элвис Пресли, они облюбовали безлюдные микрорайоны или окрестности доков; здравомыслящие люди обходили эти места стороной, чтобы не попасться на глаза агрессивным группировкам теддибоев и не получить медным кастетом по голове.

Теперь Ричи мог сыпать ругательствами сколько его душе угодно, ведь за его спиной стояли парни более крепкого телосложения, чем он сам, которые стригли бакенбарды в форме «итальянского сапога»; они устраивали беспорядки в кинотеатрах (кроме тех случаев, когда показывали постельные сцены, — тогда в зале стояла гробовая тишина) и, не заплатив, вваливались всей оравой на дансинги, предпочитая те места, куда «тедам» и «цветным» вход был категорически запрещен. Попав внутрь, они сразу же приковывали к себе внимание девиц с ярко накрашенными губами, которые носили облегающие свитера, широкие пояса и длинные «конские хвосты»; «тедам» такие «птички» напоминали эльфоподобную Одри Хепберн из фильма «Римские каникулы». Если девушки не отвечали взаимностью или основная масса тедди преследовала иную цель вторжения, нежели просто закадрить девчонок, то парни давали более грубый выход своим эмоциям.

Если ты смотрел на них слишком пристально, то мог запросто стать очередной их мишенью. Так, в 1954 году на лондонских пустошах произошло первое убийство, совершенное тедди, поводом к которому стало неосторожное замечание жертвы в его адрес. Тем не менее именно Мерсисайд стал местом Действия фильмов «Эти опасные годы» («These Dangerous Years») и «Площадка насилия» («Violent Playground») 1957 года, которые показали всю безнравственность «нового» культа; в роли главаря банды снимался парень из Ливерпуля Фредди Фауэлл.

Хотя Ричи был очень маленьким и худым, он изо всех сил старался быть не хуже других; для этого он натянул на себя пояс, увешанный шайбами, которые Ричи стащил на работе.

— Но я никогда не любил драться, — признавался он. — Вот потанцевать — это да, хотя и здесь можно было здорово получить, если ты пытался подцепить чужую «крошку».

Свою «крошку», светловолосую Патрисию Дэвис, Ричи подцепил отнюдь не на танцах; она была на три года моложе его и ниже ростом, так что рядом с ней Ричи мог не комплексовать по поводу своей малогабаритности. Учась в средней школе Св. Антония Падуанского на Моссли–Хилл, она познакомилась с рыжей Присциллой Уайт. Обе девушки мечтали стать парикмахерами. В среду вечером подружки приходили в гости к Старрам, и Элси Грэйвз, эта «Мисс Ангельское Терпение», напоив их чаем, становилась подопытным кроликом для двух будущих стилистов — она позволяла хихикающим Пэт и Силле «отбеливать волосы и делать с ними всякие ужасные вещи».

Когда вместо Пэт появилась некая Джеральдина, покинутая пассия решила, что о сынке Элси стоит забыть, особенно после того, как Ричи уволили с парома: придя на работу после ночной вечеринки, он настолько осмелел под воздействием алкоголя, что принялся внушать своему начальнику прописные истины. К счастью, Хэрри удалось убедить начальство Henry Hunt & Sons, технической компании, производившей оборудование для бассейнов и спортивных залов, принять его приемного сына в качестве практиканта, как они в свое время взяли Эдди Майлза.

С первого же дня обучения на Ричи посыпались неприятности: сначала он ушиб молотком большой палец на руке, а затем, во время установочных работ на высоком трамплине в далеких Кардиффских публичных банях, он страдал от головокружения и трясся от страха упасть в бассейн. Но Ричи уже не был той «бесконечно малой величиной», мелкой сошкой, какой он был, работая на железной дороге. Упрямо вкалывая день за днем с восьми утра до половины шестого вечера еще семь лет, он медленно, но верно приближался к осуществлению своей заветной мечты о «домике в шикарном районе Ливерпуля».

Вопреки ожиданиям, Ливерпуль выпустил на британскую музыкальную сцену несколько исполнителей, попавших в пятидесятые годы в национальный хит–парад. Как Артур Эски и ему подобные, все они были вынуждены для продолжения карьеры ехать на юг: если воротилам музыкального бизнеса из четырех главных компаний звукозаписи, расположенных в Лондоне, по той или иной причине нужно было ехать в Манчестер — «северную столицу индустрии развлечений», то они редко соглашались проехать еще тридцать шесть миль на запад, чтобы прослушать очередной талант.

Кроме того, почему в Мерсисайде количество поп–исполнителей должно быть большим, чем в любом другом портовом городе, да и где–либо вообще? В конце концов, Халл «вытащил» только Дэвида Уитфилда, альбомы которого продавались миллионными копиями, и пианиста из Бристоля Расса Конуэя, любимца публики из телепередачи Billy Cotton's Band Show на Би–би–си. Что касается Ливерпуля, то его вклад в общую копилку был более значительным: Лита Роза занимала вершины чартов со своей копией хита Патти Пейдж «How Much is that Doggy at the Window», а Фрэнки Вон по результатам голосования, проведенного журналом NME, в 1958 году получил титул «Лучший мужской голос года», который до этого принадлежал Дикки Валентайну.

Сколь ни велика была гордость ливерпульцев за своих соотечественников, успехами на рок–н- ролльном фронте Мерсисайд пока похвастать не мог. Разве что Расе Хамильтон (до него — Рональд Халм из Эвертона) на Six–Five Special со своим невнятным сюсюканьем. Единственный персонаж, которому рок–музыка была по духу, это, пожалуй, Эдна Сэвадж, девушка из Ливерпуля, в 1956 году выпустившая всего один хит на лейбле Parlophone, филиале EMI, под руководством продюсера Джорджа Мартина; злые языки поговаривали, что их связывали не только деловые отношения. Как бы то ни было, в 1958 году она вышла замуж за Терри Дина, еще одного завсегдатая Six–Five Special. В огромной «бабочке» в горошек и с шевелюрой шокирующе розового цвета, самым оригинальным рок–н-роллыциком считался Уи Уилли Хэррис, которого собственный менеджер провозгласил лондонским (а стало быть, и «всеанглийским») Джерри Ли Льюисом.

В Ливерпуле не было своего «Джерри Ли», зато были тысячи честолюбивых «Донеганов», начиная от «The Hi–Hats» — группы, которую сколотили в стенах Mercury Cycle Club, — до «James Boys» из Кросби, чья карьера началась с того, что они развлекали публику в антрактах, а теперь стали «гвоздем программы» на танцах в Jive Hive, пригородном клубе, также известном как Зал св. Луки. Назвавшись «Two