половина зала билась в истерике и весь партер ходил ходуном.

Тем не менее Джонни показался Ричи очень человечным, когда Старки, стоя посреди восторженной толпы под окнами Adelphi, видел, как тот, выглядывая из своего номера, не спеша потягивал кофе.

«Он ходил в шикарные рестораны и махал людям с балконов больших отелей, и я подумал: «Вот это жизнь! Именно то, что мне нужно!» — сказал как–то Ринго.

Прохлаждаясь с дешевой сигаретой во рту под музыку Джонни Рэя или пялясь на Вика Мэтьюра с последнего ряда кинозала, Ричи, прочитай он Ворд–сворта, непременно заключил бы, что «молодость — это потерянный рай» — пускай даже она длится какие–то мгновения…

Тем временем дела семьи Старки пошли в гору — Элси ушла с работы, выйдя замуж (с одобрения сына) за художника и декоратора из Ромфорда, с которым она познакомилась через Магуайров. Женившись на Элси, Хэрри Грэйвз, мягкий человек с твердым характером, попал в окружение, которое не особо отличалось от привычной ему рабочей среды на окраинах Эссекса.

Во время зимних каникул 1953 года Стремянка (так Ричи прозвал отчима) на несколько дней увез жену и приемного сына «за край света» — к родителям в Ромфорд, где упрямый тринадцатилетний Ричи отказался надеть дождевик во время грозы, которая бушевала с поистине вагнеровской мощью. Безобидная простуда вскоре переросла в хронический плеврит, и после очередного обострения в доме на Миртл–стрит во избежание осложнений на легкие было решено отправить Ричи в сельскую местность, где он мог дышать чистым воздухом, — в детскую больницу Heswall в Виррале.

Ричи снова пришлось на время забыть о школе — только в 1955 году он поправился настолько, что мог вернуться домой (где теперь появился маленький черно–белый телевизор). Все, что ему оставалось делать, это вернуться в Dingle Vale, чтобы «забрать документ, подтверждающий то, что я ушел из школы. Это было необходимо для того, чтобы устроиться на работу. А они даже забыли, что я у них когда–то учился».

Еще более унизительным было для Ричи собеседование в бюро трудоустройства молодежи: ему предложили вакансию рассыльного на железной дороге, при условии, что он окончит среднее образование в Риверсайдском техническом колледже. Рассыльный на железной дороге — это, конечно, не машинист, но зато, оставшись на постоянную работу, он мог рассчитывать на то, что лет этак через пятьдесят он выйдет на пенсию начальником станции с золотыми часами.

Что бы ни скрывалось за таинственной дверью с надписью «Посторонним вход запрещен» (такая есть на каждой станции), уже через неделю Ринго перестал испытывать какие–либо иллюзии относительно своей работы. Он представлял, как с важным видом будет вышагивать в новенькой униформе, однако ему выдали лишь кепку. «…Чтобы получить остальное, нужно было, очевидно, пропахать лет двадцать. Ну, как бы то ни было, я не прошел медицинское обследование и свалил оттуда через два месяца».

Его следующей профессией была должность бармена–официанта на пароходе, который курсировал между Нью–Брайтоном и пристанью Короля Георга. Жалованье Ричи составляло три фунта десять шиллингов в неделю плюс чаевые, которые он получал, как правило, в часы пик, когда даже не имел возможности присесть, бегая от столика к столику с подносом с напитками, напялив на себя положенную по уставу двухцветную куртку.

Свободное от работы время Ричи проводил со своими дружками; когда чьи–нибудь родители уезжали на целый уикенд, «устраивались вечеринки, во время которых все напивались до потери сознания». На свои более чем скромные средства они могли себе позволить лишь девонский сидр в гостиных, превращенных в «логова беззакония», при тусклом свете настольных ламп, обмотанных платками; они отодвигали кресла, чтобы обеспечить себе пространство для поцелуев и объятий, которые нередко прерывались приступами тошноты. Все это действо происходило под грохот проигрывателя в углу, начиненного диском на семьдесят восемь оборотов.

Позже появились пластмассовые «сорокапятки», которые к 1955 году окончательно заменили пластинки на семьдесят восемь оборотов, возвестив пришествие эры тинейджеров (этим словом стали обозначать всех молодых людей от двенадцати до двадцати, которые теперь сами решали, взрослеть им или нет). Конфликт поколений перерос в настоящие боевые действия, и новая поросль гордо именовала себя не иначе как «независимые потребители», однако компания Би–би–си, которая железной хваткой держала за горло практически все средства массовой информации, навязывала обществу свою музыку, отвечавшую вкусам ее руководства: Black and White Ministrel Show, велеты и танго из Come Dancing Виктора Сильвестра; Spot the Типе с Мэрион Райэн и зажигательные калипсо Сая Гранта во время его выхода в эфире радиопередачи Tonight Клиффа Мичелмора.

Кое–кто полагал, что такая старомодная музыка звучит только в дешевых радиоприемниках, но, к сожалению, такое положение дел было характерно и для новейших Вrаип, и для самых примитивных радиограмм; монополию на послевоенный радиоэфир захватили «The Beverley Sisters», Дональд Пирс («The Cavalier of Song») и им подобные. Что же касается музыкальной стороны дела, то и здесь «при всем богатстве выбора не было альтернативы», кроме Арчи Эндрюза, «Мистера Пастри» и «ланкастерского школьника» Джимми Клитероу.

«Я бы не сказал, что они относятся к числу моих любимых комедиантов», — заявил как–то Ричард Старки.

Ни одной молодежной передачи не было и на Независимом телевидении (ITV), которое появилось в 1956 году; в числе первых трансляций были еженедельные телепредставления с участием американской певицы Патти Пейдж («The Singing Rage») и Дикки Валентайна в узком вечернем костюме. Если шоу Round About Ten с участием джаз–бэнда Хамфри Литтлтона еще привносил какую–то живую струю в это телеболото, то музыку «The Teenagers» — группы, состоявшей из смазливых мальчиков и девочек, которая выступала в Melody Cruise ведущей Веры Линн, — очень метко охарактеризовал один из современников, назвав ее «рассветом, который так и не наступил».

Руководитель ансамбля Тэд Хит считал, что «рок–н-ролл никогда не придет в Британию. Понимаете, это музыка для «цветных».

Однако не все было так плохо. Первым «лучом света в темном царстве» Би–би–си и горстки независимых компаний была появившаяся на рубеже 1955/ 1956 года кавер–версия песни негритянского ансамбля «Sonny Dae and the Knights» «Rock Around the Clock» в исполнении американской группы «Bill Haley and the Comets».

— Когда Билл Хэйли появился на эстраде, ему было двадцать восемь, — отметил Ричи, — но нам тогда было по четырнадцать–пятнадцать лет, и казалось, что он годится нам в отцы.

Несмотря ни на что, песня пользовалась огромным успехом у молодого поколения, в то время как у взрослых от этого «равномерного ора» волосы вставали дыбом. Узнав из газет об очередной сенсации — на Британских островах появился фильм с Биллом Хэйли в главной роли, с одноименным названием «The Comets», — толпы девиц подросткового возраста в хлопчатобумажных платьях и балетных туфлях устремились в кинотеатры и приплясывали на сиденьях на протяжении всего фильма. «Все тот же старый «закулисный» сюжет, приправленный новой музыкой», — написала о нем газета The Picturegoer. Присцилла Уайт вспоминала: «[Меня] отругали за то, что я порвала мой новый школьный блейзер. Все девчонки сошли с ума и прыгали в проходах как сумасшедшие, и все это из–за какого–то фильма! Я намазала волосы сахаром, растворенным в воде, чтобы сделать прическу, как у Билла Хэйли. Я пробовала и молоко — мне сказали, что после него волосы принимают любую форму. У него ведь был довольно большой завиток на лбу, помните?»

На пресс–конференциях Билл Хэйли приносил официальные извинения за беспорядки в кинотеатрах, вызванные картиной «The Comets»: «…но ведь если этот хренов рок–н-ролл пользуется такой популярностью, почему бы не снять о нем фильм?» Один из участников его группы в свое время даже играл с самим Бенни Гудменом. Даже обогнав пятерых соперников в хит–параде