идеальным барабанщиком для того, чтобы поддерживать простенький ритм на «его и ее» альбомах группы «Plastic Ono Band», которые явились результатом прохождения Леннонами курса терапии «первородного крика» под руководством американского психоаналитика доктора Артура Янова. «Там не было не одного настоящего хита», — таково было весьма необдуманное заключение Старра по поводу нового творения Леннона, с его смелыми исповедями (в «Mother», «Isolation» и др.), отречением от прежних идеалов и героев (особенно в «God») и отождествлением себя с героем рабочего класса — в «Working Class Hero», песне без ударных, которую запретила Би–би–си из–за наличия в ней ненормативной лексики. Преданный Ринго и на этот раз был «на высоте»: «сидишь с людьми, и они матерятся через слово, и ты думаешь: «О Господи, когда же это прекратится!», а иной раз слушаешь ругань и понимаешь, что это такие же слова, как и все остальные. Так было и в случае с этим альбомом».

Каким бы серьезным ни был выпущенный альбом, период его записи был гораздо веселее, чем любая из сессий на Эбби–роуд, и более передавал дух Mersey Beat, чем претендовавший на это «Let It Be»; Форман и Старр инстинктивно реагировали каждый раз, когда гитарист Леннон решал «разогреться» — как всегда, с помощью древних полузабытых рокерских хитов эпохи Cavern. На некоторых бутлегах Лен–нона можно услышать, как Джон настойчиво требует от Ринго зарядить «Honey Don't» или «Matchbox».

Какие бы авангардные перемены ни привносили ее импровизации, даже самый тупоголовый фэн не ожидал от Йоко возвращения битловской магии. Ее музыкальная подготовка никак не соответствовала уровню тех, кто с ней играл, а хаотичный джем на ее альбоме «Plastic Ono Band» и последовавший за ним «Fly» редко когда подчинялись четырехчастному тактовому размеру и механически заученным последовательностям аккордов. Столь же предсказуемыми были бессловесные оргастические стоны и «козлиные» вибрато в «OK Yoni» — по крайней мере, так утверждал один из памфлетов, напечатанных в Private Eye, — напоминавшие джазовую трубу, завывающую на фоне ровного ритма, который терпеливо выдавал Старр.

Ринго, внутренне не понимавший Йоко — как и сотни других музыкантов, у которых спрашивали мнение о ней, — помогал ей устраивать поспешно организованный «Water Event» в Everton Museum of Art штата Нью–Йорк, который должен был продолжаться три недели, начиная с 9 октября 1971 года, дня рождения ее супруга. Зеленый пластиковый пакет Старра, наполненный прозрачной жидкостью, располагался среди паровых двигателей, пробирок, исписанной бумаги, резервуаров с рыбой и прочих банальных вещиц в таком духе (не считая туалета, где во время слива воды в унитазе включалась «Working Class Hero»), занимавших три зала. Для Ринго и прочих гостей, не слишком разбиравшихся в искусстве, кульминацией события стала вечеринка, устроенная Джоном после предварительного просмотра, на которой — включая Фила Спектора, бывшего душой компании и вещавшего с импровизированного подиума — все присутствовавшие орали старые рок– н-ролльные шлягеры вперемежку с битловскими номерами (не обошлось и без «Yellow Submarine», где Ринго постоянно путал слова), а также, в отсутствие авторов, включали в программу хиты Харрисона и Маккартни.

После ток–шоу на ITV, вышедшего в эфир месяцем ранее, Джон пересек Атлантику и, находясь под угрозой депортации из–за пристрастия к наркотикам, прибыл в Штаты на постоянное проживание. В его планы на последние месяцы в Британии входило написать и спродюсировать «Four Nights In Moscow» и выпустить ее на первом сольном сингле Ринго. Старр, однако, решил перестать быть «вассалом» Леннона, каким он был во времена «The Beatles», заявляя: «с чем мне нужно бороться, так это со сложившимся представлением обо мне как о «забитом», бессловесном барабанщике. И это очень трудная борьба».

Барабанщиков настолько сильно ассоциируют с их совсем не мелодичным инструментом позади сцены, что мало кто может представить их серьезными композиторами — да и просто заслуживающими внимания музыкантами, — наивно полагая, что на барабанах может долбить каждый дурак. Типичной жертвой подобного заблуждения был Джим Маккарти из «The Yardbirds», который, несмотря на то что был не только соавтором наиболее удачных песен группы, но и сформировал впоследствии «Renaissance» и ряд других, менее знаменитых, но столь же интересных команд, страдал от того, что на него повесили ярлык неисправимого «отбойного молотка от ритм–энд–блюза», пока в восьмидесятых годах его не назвали одним из колоссов музыки нью–эйдж, признав, что многие из его композиций были столь же новаторскими, как в свое время произведения «Yardbirds»/«Renaissance». Большинство же других талантов, восседавших за барабанной установкой, так и не было признано — к ним можно отнести Спиди Кина из «Thunderclap Newman», Дэвида Эссекса и героя последних дней Mersey Beat комика Расса Эбботта.

Вместо «Four Nights In Moscow» Ринго решил стряхнуть пыль с «It Don't Come Easy», которая была самой коммерчески успешной из написанных им композиций — возможно, я говорю это потому, что эту песню как–то раз заказали в одном из столичных концертных залов, в котором я выступал с квартетом под названием «Turnpike» в начале семидесятых. Имея самое отдаленное понятие о тексте «It Don't Come Easy», большую его часть я сочинял на ходу. В любом случае вымученные слоганизированные стихи Ринго не имели такой художественной ценности, как музыкальная сторона композиции: предваряющее жужжание тарелки, предложенное Спектором; звенящие гитарные арпеджио Харрисона, насыщенная духовая секция; тамбурин Мэла Эванса на фоне размеренных ударов Формана и Старра; бэк– вокальные гармонии в духе госпел; и неторопливая печальная мелодия, которую вполне мог насвистывать молочник во время утреннего обхода.

Во многом благодаря положительным рецензиям из серии «А мы от него такого и не ожидали» кассовые сборы от «It Don't Come Easy» значительно превысили сумму, вырученную от продаж выпущенных на тот момент творений Джона, Пола и Джорджа. В то время как более содержательные опусы Леннона, Харрисона и Маккартни покоряли Top Five по всей планете, те, для кого распад «The Beatles» был ясен как божий день, обратили свое внимание на вещь со второй стороны сингла, «Early 1970», который бы влетал в одно ухо и вылетал из другого, если бы не принадлежность автора — инструменталиста с ограниченными возможностями — к трем другим музыкантам, на которых он постоянно намекает: один из них «ездит повсюду со своей мамочкой, да, кстати, она японка», у второго — «совершенно новая жена», а третий «постоянно под рукой и всегда играет для вас вместе со мной».

Ринго чувствовал себя настолько потерянным после «Abbey Road», что, тренькая на своей шестиструнной гитаре «Early 1970», он сомневался, будут ли Джон, Джордж и Пол когда–нибудь «снова со мной играть». Как бы то ни было, «It Don't Come Easy», которая разошлась миллионами копий, возродила в Ринго некоторое подобие былого самоуважения, которое многократно возросло после того, как появился первый фан–клуб, посвященный исключительно Ринго, а в таблице популярности NME Старр значился как «Лучший барабанщик 1971 года»; в этой же таблице титул «Лучшая группа» «The Beatles» уступили «Creedence Clearwater Revival». (Еще незадолго до выхода этого хита Ринго занимал тринадцатое место в хит–параде Beat Instrumental.)

1 августа того же года «Лучший барабанщик» от NME опровергал свои же собственные уверения («личная больше не хочу играть на публике»), вновь оседлав установку в компании Джима Келътнера на благотворительном шоу Джорджа Харрисона, проходившем в Мэдисон–сквер–гарден. Сборы от концерта шли в пользу народа Бангладеш, истощенного болезнями и голодом после циклона и вторжения пакистанской армии. Играя преимущественно репертуар