на Radio Luxemburg вели те же люди, что заправляли на Light Programme в пятидесятые годы, на Top of the Pops можно было увидеть мало интересного; в 1968 году шоу потерпело фиаско, когда на нем была представлена единственная группа «The Tremeloes» (уже без Брайана Пула), некогда бывшая ядром триумвирата — вместе с «Marmalade» и «Love Affair», — безуспешно пытавшегося завоевать трон «The Beatles» в «серебряный век» британского бита. Всем было очевидно, что у них нет будущего, так же как и у многочисленных поставщиков однодневного поп–шлягера — «The Casuals» (хотя они, так же как и ливерпульская четверка, были «ветеранами Гамбурга»), «Cupid's Inspiration», «Pickettywitch», ливерпульские «Arrival» и вся остальная шатия–братия, что пару раз засвечивается в Тор 30 и пропадает в неизвестном направлении.

Конечно, при желании даже любовные песенки вроде «Loving Things» в исполнении «Marmalade» и «Jesamine» группы «The Casuals» можно истолковать как политические, поскольку они выражают определенную точку зрения, однако после «19th Nervous Breakdowns», «Dead End Street» и «Strawberry Fields Forever» у композиторов появился совсем иной «источник вдохновения»: пропавшие без вести солдаты в Индокитае, жертвы бойни на антивоенных демонстрациях и, конечно же, Ирландия, кровавая Ирландия. Последнюю тему затронула некая Дана из Ольстера, в весьма саркастическом ключе исполнив «Isn't It a Pity» Джорджа Харрисона, написанную в 1969 году. Еще более прямой намек на драматические события в Северной Ирландии содержался в песне Эдвина Старра «War». Однако войны и теракты стали настолько обычным делом в девятичасовых новостях, что они пугали телезрителей не больше, чем перестрелка в каком–нибудь третьесортном боевике.

Когда ему задавали вопросы о Вьетнаме или еще на какие–нибудь животрепещущие темы, Старр был достаточно хорошо проинформирован о мировых событиях, чтобы изрекать суждения вроде того, что убивать людей — это неправильно. Он не присоединился — в отличие от Мика Джаггера — к тем, кто вышел к посольству США на демонстрацию против войны во Вьетнаме, и даже не разразился каким–нибудь хитом на злобу дня вроде ленноновского «нерешительного» гимна «Revolution», зато он проявлял прямо–таки бурную активность — естественно, в несколько отстраненной, обтекаемой манере, как это делают все поп–звезды, — изливая свой пацифизм бурным потоком слов: «В данной ситуации мы, конечно, можем выразить наши чувства, но это мало что изменит. Я не доверяю политикам. Вы же прекрасно знаете, они все лгуны. И когда идет голосовать более младшее поколение, всегда интересно посмотреть, за кого оно отдаст свои голоса, а за кого нет. Все молодые люди хотят мира, и они его получат — для этого нужно немного подождать, все равно они переживут всех этих политиков».

Воспитание отпрысков Старра проходило без эксцессов и каких–либо серьезных травм, которые могла бы повлечь за собой слава отца семейства: «Я бы не хотел, чтобы люди проявляли к ним интерес только потому, что они мои дети». Как бы то ни было, Зак и Джейсон были прекрасно осведомлены о богатстве и славе своего снисходительного папаши. Битлоподобное существо, намалеванное четырехлетним Заком, украсило обложку мягкого диска, выпущенного на Рождество 1969 года для фан– клуба.

— Как и любому ребенку, — улыбался Старр, — Заку хочется иметь свои собственные игрушки, да и мои тоже.

Поскольку его отец никогда не любил уроки игры на барабанах, Зак удостоился лишь одного занятия («А потом он мне сказал: «Слушай записи и играй вместе с ними»). Заку был предоставлен свободный выбор, поэтому он предпочитал играть под «The Who», чем под «The Beatles». Как впоследствии и к его брату, к Заку пригласили учителя по фортепиано. Он также начал учиться игре на рекордере (вид деревянной флейты, распространенный в эпоху барокко, в XVII — начале XVIII века) в начальной школе местной англиканской церкви. Когда семья переехала в Лондон, дети поступили в более престижные учебные заведения, но в Элстеде Старр не хотел устраивать их в частную школу–интернат:

«Я не сделаю этого до тех пор, пока они сами не изъявят свое желание в нем учиться. И потом, если у них будет оставаться всего час свободного времени, я бы хотел, чтобы они проводили его со мной».

После съемок в эпизодической роли в «Candy» его пригласили на одну из главных ролей в фильме «The Magic Christian» вместе с Питером Селлерсом, и Старр рискнул привезти на съемочную площадку свою семью.

«Здесь есть свой скрытый подвох, — рассуждал он. — Детям быстро становится скучно, и они начинают играть со всем, что попадется им под руку. К тому же очень неудобно, если во время съемки очередного дубля один из них вдруг крикнет: «Папа!»

На съемках долгожданной третьей картины «The Beatles» «Let It Be» («Пусть будет так») детишек Ринго не было заметно. Для одноименной пластинки группа записала пародию на «Lady Madonna», напичканную таким количеством лишних деталей, что она звучала почти в натуральном виде: сырость звука ранних «The Beatles» эпохи Cavern сочеталась здесь с передовыми технологиями. Пообещав однажды больше никогда не снимать фильмов о самих себе, битлы засели в студии перед камерами и… сделали это еще более откровенно — на этот раз без надуманного веселья, которым буквально дышал «A Hard Day's Night» — «The Beatles» репетировали, записывались, джемовали, а потом устроили импровизированное представление под свинцовым небом Лондона, взобравшись на плоскую крышу Apple в теплых дубленках, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Толпы народа, вытягивая головы в сторону громкоговорителей, высыпали на улицу, перекрывая дорожное движение, а полицейские из ближайшего участка пытались усмирить нарушителей общественного порядка, пусть они и были Членами Британской Империи. Наиболее популярной в то время была шутка Ринго, которая, правда, не попала в фильм:

«Впервые за несколько лет мы даем «живое» выступление. Разве наша вина, что на него пришло всего пятьсот человек?»

Как до, так и во время съемок «Let It Be» к вопросу о том, чтобы вернуться к концертной деятельности — или даже поехать в турне, — музыканты обращались все реже и реже. Джон и Йоко уже создали прецедент, выступив со специальной программой AN Other на шоу Rock 'n 'Roll Circus, которое до сих пор не было показано; хэдлайнерами этого шоу были «The Rolling Stones», которые сами вернулись на подмостки в том же году — устроив сенсационное десятиминутное представление на вечеринке для лидеров хит–парада NME. В 1966 году после того же мероприятия «The Beatles» навсегда покинули английскую сцену.

От «не вижу причин, почему бы не…», когда вопли фанатов из Сан– Франциско все еще звучали у него в ушах, до «…не думаю, что я когда–либо еще…» в 1969 году Ринго холодел при одной мысли о том, что «The Beatles» могут выступить с концертом. В апреле представитель по связям с общественностью компании Apple воздержался от каких–либо комментариев, пока «Джон и Ринго еще не пришли к соглашению» относительно опрометчивого заявления Леннона о том, что квартет «в этом году даст несколько публичных выступлений». Старр никогда не был против выступлений как таковых, «но пока туда доберешься… Это же такая морока!». Кроме того, он боялся, что после уплаченных налогов и прочих издержек «каждый из нас останется с пятью фунтами и пачкой сигарет».

Несмотря ни на что, Ринго как всегда предпочел подчиниться решению большинства — а именно Джона и Джорджа. Предложенный Ринго вариант — «когда имеется всего одна камера, каждый выходит и делает свое дело, как в Grand Ole Opry» — прошел незамеченным, как будто Старр был не более чем жужжащей мухой. Так как у Леннона, Маккартни и особенно Харрисона было много своих песен для нового альбома, «Octopus's Garden» была на неопределенное время отложена в долгий ящик, хотя Джордж, а затем Джон (сев за барабаны) подкинули Ринго пару забавных