«Перед вами все тот же Джон, который не стесняется быть самим собой. Это ясно как божий день». Из его уст Йоко получила эпитет «потрясающая». В общем, никто в этом не сомневался.
— Мы будем рады, если люди поймут, что она делает нечто свое, не пытаясь быть «пятым битлом».
Ожидая Йоко, чтобы утешить ее перед кремацией Джона двенадцать лет спустя, Ринго пробормотал: «Это она заварила всю кашу», слегка подкорректировав свое собственное заявление, сделанное в 1971 году, о том, что роман Джона и Йоко никак не мешает деятельности группы.
«Ринго был слегка озадачен, — заключил Клаус Форман, — потому что близость Джона и Йоко его огорчала. Джон и Йоко стали одной личностью, и Ринго не мог этого принять».
Когда «The Beatles» вернулись на Эбби–роуд для записи очередного альбома, постоянное присутствие Йоко рядом с Джоном как у пульта режиссера, так и в самой студии позволило Полу привести свою американскую подружку, а затем и ее преемницу, Линду Истмен, из семьи адвокатов, работавших в шоу–бизнесе. Хотя и Йоко, и Линда ходили в школу в одном и том же престижном районе Нью–Йорка, в них не было больше ничего общего, кроме того, что они вышли замуж за своих знаменитых английских кавалеров в одном и том же месяце.
Равнодушные взаимоотношения невозмутимых женщин двух главных битлов не ускользнули от внимания Старра, когда тот бездельничал, пока остальные трудились над двойным альбомом, название для которого, «The Beatles», придумал Джордж Мартин, решивший, что оно звучит «по–деловому», в то время как студийные инженеры уже привыкли к тому, что на записи отсутствуют сразу два или три музыканта. По мере того как исчезало эмоциональное и профессиональное единство четверки, причудливое сочетание эгоизма и согласия музыкантов привело к тому, что такие значительные вещи, как «Back in the USSR» (услышав которую Зак Старки «жужжал как самолет»), «While My Guitar Gently Weeps» и резкая «Revolution Nine», чередовались с абсолютно «проходными» вариантами: песенками, состоявшими из одной строчки, милыми, но бессмысленными романсиками, кусками записанных джем–сейшенов и самонаправленными музыкальными шутками вроде «Glass Onion». Ринго вспоминал о записи песни «Birthday»: «Каждый, кто мог, выкрикивал строчку… Если у кого–нибудь была подходящая фраза, ее тут же использовали».
В этой пародии на рок Старр максимально приблизился к тому, что называется «барабанное соло». Хотя в его новый барабанный комплект Drum City входили два тамтама, он так и не ударил ни по одному из них, а вместо этого все восемь тактов одновременно лупил по «бочке», малому барабану и хай–хэту в старой гамбургской манере mach shau.
Запись шла своим чередом. На этот раз группа пригласила больше чем когда–либо музыкантов и просто знакомых «покрывать пирог сахарной глазурью» (наводить лоск). Мэл Эванс дул в трубу в «Helter Skelter», а голос Йоко отчетливо слышен в «Continuing Story of Bungalow Bill» и «Revolution Nine». Из–за того, что такая «работа на стороне» могла повлечь неприятности с его компанией звукозаписи, авторство гитарных соло Эрика Клэптона было приписано несуществующему «Эдди Клэйтону» — эту идею подкинул Ринго — так же как и в саундтреке к «Wonderwall». Джека Фэллона, эмигранта из Канады, который еще во времена Пита Беста организовывал концерты «The Beatles» в западных графствах, наняли водить смычком по струнам скрипки в «Don't Pass Me By»; сам факт того, что эту песню вытащили из–под земли (для Ринго это, конечно, был триумф), демонстрировал, насколько низко опустились стандарты группы.
Было предпринято несколько попыток изменить название песни, но лишь после того, как ее нехитрая мелодия была в некоторых местах изменена, Пол Маккартни, Джон Леннон и Джордж Мартин решили, что она больше не является плагиатом. Даже после этого ее текст оставался все тем же беззаботно–пошлым и неуклюжим, да, собственно, никто и не расценивал маленького Ричи как гениального композитора, и поэтому сам факт, что Ринго написал эту не затейливую вещицу — которая была запрятана в середину второй стороны диска, — заставил битловских фанатов ее полюбить.
«Ринго — самый лучший», — усмехнулся один из критиков, перед тем как беспощадно раскритиковать «Revolution Nine», за которой шла прощальная «Goodnight» — вторая вещь на альбоме «The Beatles», где Ринго была отведена роль вокалиста.
В записи «Goodnight» — колыбельной Леннона, написанной для сына, о котором он никогда особенно не заботился, принимал участие струнный ансамбль и «The Mike Sammes Singers». Так же как и в «Yellow Submarine», Джордж Мартин решил не вставлять разговорный пролог, предложенный Ленноном («детки, идите в постельку, спокойной ночи!»), однако жалобный голос Ринго гораздо лучше, чем резкие интонации Леннона, выражал необходимое (и насколько актуальное!) состояние смертельной усталости на последней дорожке альбома.
Ринго не испытывает большой любви к этому альбому, хотя поначалу у него не было и никаких особо отрицательных эмоций. По словам звукоинженера Кена Скотта, который по указанию Пола накладывал партию медных духовых в «Mother Nature's Son», «поначалу все шло хорошо, но затем вошли Джон и Ринго — и в течение получаса, пока они были в студии, атмосфера сгустилась настолько, что ее можно было резать ножом».
С тех пор как в жизни Джона появилась Йоко (и, как следствие, Леннон стал проявлять все меньшую активность в делах группы), попытки Маккартни «встряхнуть» остальных участников встретили ожесточенное сопротивление — его призывы они восприняли как желание взять бразды правления в свои Руки.
Надоедливые лекции этого зануды Пола по поводу использования приглушенного тамтама стали для Ринго последней каплей: однажды он поднялся и выскочил из студии на Эбби–роуд прямо посреди сессии. Он первым из битлов заявил на суде:
— Пол… настроен очень решительно. Он все пытается делать по–своему. Конечно, это не лишено своих достоинств, однако для нас это означало, что из–за наших музыкальных разногласий все чаще и чаще стали возникать конфликты.
Старр, однако, добавил, что трения внутри группы помогли задействовать ее внутренние творческие ресурсы. Тем не менее уже во время записи «The Beatles» он был сыт по горло начальственными замашками Пола и пассивностью вечно замкнутого Джона, который даже не пытался ничего предпринимать.
Ситуация, которую окружающие расценивали как «спад творческой активности в совместной деятельности Леннона и Маккартни», стала для Ринго настоящей катастрофой. Каждое утро, проехав много миль из Элстеда (с каждым днем он ненавидел эти поездки все больше и больше), Ринго садился и, по свидетельству одной из секретарш, «пялился на меня или читал газету, ожидая появления остальных». Когда же группа собиралась в полном составе и принималась за работу, Ринго оказывался в центре ожесточенной полемики, которая достигала такой напряженности, что обслуживающий персонал предпочитал ретироваться и переждать где–нибудь за дверью студии, пока буря не утихнет. Затем, когда Старр в наушниках сидел за своей установкой, у него звенело в ушах после того, как он отстукивал дубль за дублем; он уже не мог сконцентрироваться, вслушиваясь в монотонное бормотание Пола, Джона и Джорджа, которые плели свои интриги среди катушек с лентами и мигающих приборов. Когда же Пол позволил себе вслух усомниться в его профессиональной компетенции, «я понял, что с меня хватит».
То, что уход их уставшего барабанщика был больше чем просто знак протеста или вспышка раздражения, выяснилось, когда Ринго прямо высказал им свои претензии. Однако ни они, ни Джордж не придали большого значения крику души человека, который обычно служил залогом стабильности группы. Всю эту историю быстро замяли, и все продолжали вести себя так, как будто ничего не произошло. Демарш Ринго — пускай и не слишком приятное происшествие — все же не делал погоды, поскольку Джон, Джордж
