и Пол и без него сумели придумать и сыграть барабанную партию к «Back in the USSR».

Они уже собирались сделать то же самое и в «Dear Prudence», когда «блудный сын» заявился в студию через две недели, проведенные на Средиземном море на яхте Питера Селлерса. Находясь вдали от «The Beatles», он обрел душевное равновесие и даже сделал наброски к своему очередному опусу, «Octopus' Garden», вдохновленный потрясающим рассказом капитана судна о жизни на дне океана. Раздражение Ринго испарилось без следа: он тут же позвонил и объявил о готовности вновь приступить к своим обязанностям. Почти ожидая ссоры, Старр был поражен, когда его встретили с цветами и лозунгами «С возвращением!».

Эта примирительная и даже дружелюбная атмосфера сохранялась и во время сессий записи. Этому немало поспособствовало все более частое отсутствие Джона — он и Йоко с головой окунулись в нелепую борьбу за мир во всем мире, поддерживали какие–то немыслимые проекты и выкидывали безумные деньги на свои бесконечные художественные показы.

«Джон всегда был немного не в себе, — заявил Ринго. — Когда он женился на Йоко, это проявилось чуть сильнее».

Большинство причуд Леннонов — особенно любовь к эксгибиционизму — негативно отразилось и на отношениях с близкими знакомыми. Сразу же после скандального закрытия бутика Apple на Мэрилебон–роуд, когда оставшиеся товары были просто–напросто розданы, в Daily Mirror появилась карикатура: «Ринго слегка занесло, офицер», — говорит Пол констеблю, который пытается усмирить голого Ринго.

Неизвестно, нашел ли Ринго смешным это творение газетчиков, однако куда менее забавными были последствия рейда отряда по борьбе с наркотиками в его квартире на Монтегю–сквер, где Джон и Йоко обрели временное прибежище, пытаясь укрыться от вездесущей прессы. Сержант в штатском даже и слушать не хотел уверения супругов в том, что найденная в квартире марихуана осталась от предыдущих жильцов. Пытаясь свалить вину на свою бывшую тещу, Джон также проболтался, что Джими Хендрикс и писатель–битник Уильям Бэрроуз — бывший наркоман — тоже какое–то время проживали в этой квартире.

Получив нехорошую огласку, компания Brymon Estates Limited выставила против Старра гражданский иск, потребовав от него запретить Леннонам и прочим «персонам нон–грата» пользоваться ее недвижимостью. И хотя компания проиграла этот процесс, он оставил такой неприятный осадок на душе Старра, что тот поспешил поскорее продать свое недвижимое имущество.

В большинстве репортажей по этому делу подчеркивалось, что землевладельцы не имеют ничего против того, чтобы там жили Старки. Когда «The Beatles» отказались от употребления запрещенных наркотиков, Старр был единственным из них, кто действительно перестал их употреблять и некоторое время к ним не возвращался, хотя и заявил:

«Кто сказал, что выпивка и сигареты не такой же наркотик, как и «травка»?

Тем не менее в 1973 году он без колебаний согласился выступить с заявлением против наркотиков на американском радио. Он, видите ли, ширялся не так часто, как все эти чудаки. Джордж, который хранил у себя кокаин незадолго до ареста Леннона, так же как и Джон, он втайне баловался наркотиками; ходили слухи, что он собирался стать кришна–бхактой, постричься наголо, ну и все в таком духе. После того как в его жизни появилась Линда, даже Пол — который всегда был воплощением нарциссизма — оброс бакенбардами и стал неряшливо одеваться.

Вне зависимости от того, кто из битлов был любимчиком у того или иного журнала — Пол у Jackie, Джон у Disc, — Ринго был неизменно вторым. Ринго, который, кажется обрел вечное блаженство в кругу семьи, полагал: «…меня считают самым обычным человеком, таким заурядным семьянином. Люди сравнивают себя скорее со мной, чем, скажем, с Джоном». Когда в 1969 году .ATV приобрела большую часть акций Northern Songs, Старр купил свою долю за восемьдесят тысяч фунтов, иначе на сегодняшний день у него не было бы денег («если я чувствую, что меня надувают, я сразу же ухожу в сторону»). Несмотря на то что Ринго уже давно ни в чем не нуждался, он не позволял себе жить в праздности, как многие из тех, кто «имеет такую кучу денег, о которой я даже не мечтал». Его секретарь сортировал письма с прошениями («Я всегда помогал действительно талантливым людям, а проходимцы не получали ни пенса»). Еще одним «профессиональным риском» человека–у-которого–все–есть была проблема выбора:

— В коллекции у моего друга Рэя из Ливерпуля всего сорок пластинок; он знает и любит каждую из них. У меня их что–то около тысячи, и я иногда даже не знаю, которую из них поставить.

Тем не менее нельзя сказать, что Ринго с теплотой вспоминал годы бедности, проведенные в Ливерпуле:

— Это был полный мрак. Не думаю, что хотел бы снова там жить. Я не превратился в подобие моего папаши, как это сделали многие из тех, кого я знал в Ливерпуле. Мне было бы очень трудно жить с теми, кто рос рядом со мной, — я бы дважды подумал, прежде чем надеть, скажем, зеленый костюм в желтый горошек.

Присущая ему страсть к перстням на пальцах со временем поутихла, но, предвосхищая десятилетие, несовместимое со словом «изящество», Ринго пристрастился к столь немыслимым нарядам, как ярко– красная рубашка, горчично–желтый галстук с булавкой, украшенной драгоценным камнем, зеленый костюм в белую полоску и меховые ботинки до колена. Верх аристократизма — «я заявился на свадьбу двоюродного брата в старомодном золотистом костюме, не особо шокирующем, и некоторые из незваных гостей пытались на меня «наехать».

Что касается выбора блюд на подобных мероприятиях, то для семейства Старки не делалось никаких исключений (единственно, делалась скидка на то, что Ринго терпеть не может лук); их первая попытка стать вегетарианцами продолжалась всего несколько недель, хотя Ринго «никогда не хотел никого убивать, даже муху». Дальние родственники, которые пытались наладить близкие отношения со своим знаменитым родственником, были поражены, насколько он напоминал их отцов — и даже дедов. Тем временем Ринго держал руку на пульсе всех изменений в рок–музыке по ту сторону Атлантики, хотя и придерживался мейнстрима — в числе его фаворитов были «Canned Heat», «Blood, Sweat and Tears», гитарист–виртуоз Рай Кудер и барабанщик Джим Кельтнер из «Gary Lewis and the Playboys» («он доставляет мне гораздо большее удовольствие, чем любой джазовый ударник, который превосходит его по технике»}.

Он также выделял «Bob Dylan's Band», восхищаясь «электрическим фолком» с альбома «Music From the Big Pink». Иногда Старр слушал Тайни Тима, угрюмого певца, который славился своими кастратскими трелями, однако самым «экзотическим» из пристрастий Ринго были псевдоколдовские стенания «Doctor John the Night Tripper» (проект сессионного музыканта из Лос–Анджелеса Мака Ребеннека) с их мрачностью и шаманизмом. Ребеннек вовсе не придумал себе такой имидж: встретив Мака, Старр «был очарован его удивительным языком, который состоял на треть из английского, на треть из каюнского диалекта и еще на треть из какой–то рифмованной белиберды».

Ринго, который был скорее коллекционером, чем слушателем, отмечал: «…я почти не ставлю поп–музыку, это больше нравится Морин». И все же отдельные птенцы гнезда Tamla–Motown могли запросто вырвать Старра — пусть и на короткое время — из тихого заточения в Brookfields; во время очередной вылазки в Лондон Ринго успел побывать на концертах Фрэнка Синатры и Хэнка Шоу. Тихо, вполголоса, он напевал такие зажигательные номера, как «What the World Need Now Is Love», «For Once in My Life» и «Little Green Apples».

Ринго никак нельзя было обвинить в излишней «правильности» — включая у бассейна на всю катушку свой переносной магнитофончик, он нередко натыкался на откровенную враждебность со стороны заносчивых «туристов», которые отдыхали в том же отеле. Он был ужасно возмущен, когда из–за постановления Marine Offences Act прекратили существования пиратские радиостанции, которые «здорово поддерживали рок–сцену. Осталась монополия Би–би–си и что–то около полудюжины дурацких групп, которые звучат там весь день». Теперь, когда шоу