Песня «The Monkeys» «Cuddle Toy», в которой впоследствии обнаружили намек на дискриминацию женщин, была написана бруклинским банковским служащим скандинавского происхождения Хэрри Нильссоном. Коренастый белокожий блондин, он и выглядел скандинавом на все сто. Он был подвержен частым и резким сменам настроения, как и подобает настоящему артисту. Пусть Нильссон и не дотягивал до Модильяни, зато он был прекрасным полупрофессиональным композитором– песенником; после того, как Хэрри в соавторстве с другим композитором написал «Readin' Rockin and Racin» — гимн скоростной езде — для калифорнийских «Superstocks», он отдал еще парочку своих композиций группе «The Ronettes»: ее продюсер, Фил Спектор, в 1968 году представил Нильссона Ричарду Перри.

Не являясь более подданным Соединенных Штатов, Перри, как продюсер таких культовых знаменитостей, как «Captain Beefeater» и «Tiny Tim», более чем прочно обосновался в американской рекорд–индустрии. Его стилистическим «мерилом» была музыка, записанная «The Beatles» под руководством Джорджа Мартина, которые, начиная с «Revolver», «выпускали истинные шедевры со всех точек зрения». Нильс–сон очень любил «The Beatles» — возможно, даже чересчур, поскольку, «как только я увидел, чем они занимаются, я ужаснулся». Тем не менее пока он добивался того, чтобы его перевели начальником в вычислительный отдел банка, его альбомы, вышедшие на RCA — «Pandemonium Puppet Show» и «Aerial Ballet» — стали, наряду с «God Bless Tiny Tim» и «Safe As Milk» Бифхарта, пользоваться в Лондоне огромным успехом после того, как Дерек Тэйлор послал коллекцию работ Нильссона Брайану Эпштейну с припиской «он делает что–то наподобие «The Beatles».

Битлы согласилась с таким сравнением, возможно, польщенные синглом с «Aerial Ballet» — попурри из песен Леннона — Маккартни, объединенных под заголовком «You Can't Do That» (так называлась их песня со второй стороны сингла 1964 года). Тут же наградив его прозвищем «великолепный Хэрри», Леннон проявил инициативу и позвонил Нильссону в банк, тогда как Ринго познакомился с ним через Клауса Формана. С этого момента начался плодотворный союз двух старших музыкантов «The Beatles» и человека, которого музыкальные издания впоследствии будут величать «квази–битл», настолько тесным было общение Нильссона с Ринго и Джоном.

Пока сингл Нильссона «You Can't Do That» покорял верхние строчки австралийских чартов, Пит Андерс и Вини Понча выпустили «There's Got to Be a Word», который почти сразу же оказался на вершине Hot 100 американского Billboard. Лучшим примером того, что британское вторжение в США осталось в прошлом, стало то, что группа «The Tradewinds» сменила название на «Innocence»; с одной стороны, оно намекало на связь с «властью цветов», а с другой — перед ним отсутствовал теперь уже немодный артикль «the».

Как ни парадоксально, в 1967 году пришла мода на сентиментальную музыку: сингл бывшего «придворного» эстрадного певца Энгельберта Хампер–динка «Release Me» обошел битловский «Strawberry Fields Forever»/«Penny Lane» и занял первую позицию в национальном хит–параде, как его же «The Last Waltz» несколько месяцев спустя «украл» первое место у «Hole in My Shoe» группы «Traffic»; по той же причине «All You Need Is Love» пришел к финишу лишь вторым, после «China Doll» Слима Уитмэна. При поддержке подобных им Тома Джонса, Соломона Кинга, Петулы Кларк и Синатры эта контрреволюция «приличной музыки» получила благословение от NME, чей «близкий родственник» Tatler подлизывался к менеджерам Tin Pan Alley со своими статейками вроде «В этом году «Yardbirds» не попадут в Тор 30».

Если рассматривать субкультуру как рассадник наркотиков и мир беспорядочных половых связей, то отношение к ней «истеблишмента» вполне объяснимо; но после знаменитого скандала, связанного с обвинением «The Rolling Stones» в хранении и употреблении наркотиков, Ринго изрек собственное доморощенное суждение:

«Они сами их и распространяют. Они думают, что это круто — полиция проводит облаву и все такое, но об этом читают пятьдесят миллионов человек, и пара тысяч из них думает: «Пойду и попробую наркотики».

Старр, однако, признавал, что «лето любви» вовсе не было «закатом эры Водолея», так же как и канувшая в Лету эпоха твиста. Изумленный Ринго объяснял появление вместо хиппи парней в широкополых шляпах, путешествовавших на бортах грузовиков, тем, что первые «носили слишком легкую одежду. В ней ведь можно замерзнуть до смерти. Вот и пришлось детям цветов снова надевать пальто».

Не желая отставать от других музыкантов, которые уже побывали в книжном магазине Indica в стороне от Пиккадилли, Старр просмотрел массу изданий мистического, религиозного и особенно модного в то время волшебно–сказочного жанра — «Автобиографию Йога», «Золотой сук», сказки Толкина и другую литературу. Рассуждения Ринго о карме, переселении душ и иллюзорном мире свидетельствовали о том, что он довольно подробно ознакомился со всеми этими талмудами, которые так же здорово смотрелись на полках в «Sunny Heights», как и свежая краска на его стенах.

Так же как «интеллектуальное» чтение или перекрашивание дома, появившиеся в последнее время многочисленные хобби семейства Старки были более чем закономерны в связи с тем, что Ринго стал проводить гораздо больше времени дома, чем в ночных клубах: 19 августа в лондонской больнице Св. Шарлотты появился на свет брат Зака. Морин назвала его Джейсон вопреки желанию мужа, который хотел «дать ему инициалы Дж. Р. или что–нибудь в таком духе. Мой садовник сказал: «Ты не станешь настоящим мужчиной, пока у тебя не родится дочь». Я испугался и с тех пор хочу, чтобы у меня была маленькая девочка».

Спустя неделю после рождения Джейсона Ричи еще не был готов вырваться из дома, чтобы посетить собрание Международного общества медитации, на которое Харрисонам уже удалось вытащить Пола, Джейн и Джона с Синтией. Старр теперь с гораздо большим удовольствием проводил вечера дома на St. George Hill, чем в клубе Ad–Lib или с «The Beatles» с их новыми причудами: в вечерние часы в Sunny Heights он предавался более спокойным забавам — рисовал маслом, лепил фигурки из глины и убаюкивал малышей. Семья Старки ничем не отличалась от семьи какого–нибудь администратора на отдыхе; Ринго в некотором роде и был таким человеком, когда настал период самоуправления группы в связи с безвременной кончиной Эпштейна 27 августа 1967 года. По словам Ринго, «для нас настало странное время — скончался человек, который занимался всеми нашими делами, а сами мы в них ни черта не смыслим». Пришла зима, и он каждое утро вставал в девять часов, а затем «заезжал за Джоном, чтобы в городе встретиться с Полом и Джорджем. Примерно в полседьмого я возвращался домой, ужинал, болтал с Мо, занимался всякими домашними делами и ложился спать».

Споры с мистером Грегори по поводу стоимости некоторых садовых работ закончились судебным разбирательством, но, кроме этого инцидента, у Старки не было крупных проблем. Если не считать заботы о детях, Ринго занимали дилеммы вроде той, которую он решал каждое утро пред зеркалом: «смотрится ли моя остренькая бородка с усами, придает ли она мне сходство с пиратом или делает мое выражение лица просто глупым!»

Если оставить в стороне эстетику, профессиональный рост Старра–фотографа сильно задерживала его чисто технологическая неосведомленность, но все же, совершенствуясь методом проб и ошибок, он открыл для себя такие термины, как апертура, заслонка и полукадр, а также фразы типа «универсальность фотозатвора замедленного действия», когда он начал создавать и печатать свои собственные фотоработы в только что оборудованной темной комнате в Sunny Heights. Здесь, по крайней мере, он чувствовал себя