«У ребят было весьма слабое представление о том, как писать партии для барабанов, как, впрочем, и для гитар, органа и оркестра из сорока инструментов, — рассказывал Ринго. — Они просто говорили: «Я хочу, чтобы такой–то инструмент играл то–то». Они более или менее верно направляли меня в том стиле, в котором я могу играть».

Как правило, он приезжал на Эбби–роуд раньше других битлов. Однажды, не зная, чем бы заняться до прихода остальных, Ринго забрел в «Студию 1» и с радостью согласился похлопать в ладоши на записи песни американского певца Соломона Кинга. После того как «The Beatles» заканчивали работу, Ринго уходил домой, не сделав за день ничего более путного, чем пара никому не нужных замечаний по поводу пятьдесят пятого дубля только что записанной песни, который мало чем отличался от пятьдесят четвертого. В песне Пола «When I'm 64» он звякал трубками–колокольчиками, а в очередном опусе Джорджа с «Sgt. Pepper» — «Within You Without You» — Ринго наблюдал за индийским музыкантом, который играл на табле.

Возможно, Старр и мог бы быть в гуще событий, если бы он предложил хотя бы одну стоящую композицию. Он не то чтобы не мог заняться написанием песен, просто «они сочиняют сущую ерунду. По моему мнению, они не написали ни одной хорошей мелодии». Благодаря неимоверным усилиям Клауса Формана (он теперь играл на бас–гитаре в группе Манфреда Манна) Ринго кое–как освоил первичные навыки игры на гитаре («А когда я ничего не умел, я зажимал какие–то немыслимые аккорды… Учись — не учись, все без толку: все равно большинство песен, которые я пишу, состоят из двенадцати тактов»).

Двенадцатитактовые песни уже давно были для «The Beatles» вчерашним днем — начался «классический» период группы; теперь ребята увлекались самыми разными музыкальными направлениями — от мюзик–холла до электронных экспериментов в духе Джона Кейджа. Как бы то ни было, Ринго позволили вносить свой творческий вклад, но… в разумных пределах. В альбоме «Revolver», например, благодаря его случайному замечанию Леннон и Маккартни изменили название зловещей последней композиции альбома: «The Void» — на «Tomorrow Never Knows». Эта вещь звуковыми средствами наглядно проиллюстрировала впечатления музыкантов от наркотических «трипов» под воздействием ЛСД; на одну из дорожек «Tomorrow Never Knows» «The Beatles» поместили своего рода коллаж: каждый из битлов предложил свои маленькие кусочки ленты с записью, которые потом были соединены в одно целое и проиграны задом наперед. Ринго представил фрагмент инструментального саундтрека из своего короткометражного фильма с видами глаза Морин. Авторство очередного авангардистского опуса «Carnival of Light» официально принадлежало Леннону — Маккартни — Харрисону — Старки; он был выдержан в том же ключе, что и «Tomorrow Never Knows», с той лишь разницей, что в нем не было ни смысла, ни мелодии. Он был записан на пленку во время хэппенинга в лондонском Roundhouse. «Flying» — намного более убедительная инструментальная композиция — впервые прозвучала во время телевизионной буффонады под названием Magical Mystery Tour, которую группа устроила на Boxing Day.

Сколь бы малым ни был вклад Ринго в каждую из этих вещей, его основным достижением на этом эпохальном альбоме можно считать тот факт, что он украсил набор аккордов и рифм Леннона и Маккартни различными перкуссионными тонкостями. Так же как и искаженный звук малого барабана на пластинке Дэвида Боуи «Low» 1977 года, тамтамы с ослабленной кожей и глухой малый барабан Старра (впервые он применил эти приемы на «Revolver») тут же стали перенимать другие группы. Он был очень польщен, когда Джордж Мартин признал, что в финальной песне «Sgt. Pepper», «A Day In the Life» идея использовать отчетливо «потертое» звучание барабанов принадлежала Ринго.

Композиция «The Beatles», о которой он отзывался с особенной гордостью, «A Day In the Life», стала «лебединой песней» пиратского Radio London: радиостанцию закрыли в августе 1967–го; прощальная речь Ринго от имени «The Beatles» также прозвучала в эфире Radio London в последний день ее существования. Если среди альбомов на этой станции в самой «тяжелой ротации» был в то «лето детей цветов» «Sgt. Pepper», то из синглов наиболее часто звучал, несомненно, «A Whiter Shade of Pale» группы «Procol Harum». Из–за довольно абстрактного текста и фуги Баха, вплетенной в ее аранжировку, песня не могла пробиться в чарты до 1967 года, когда — отчасти благодаря битлам, которые неумолимо продолжали диктовать свой стиль, — поп–музыка стала более «наполненной», она была теперь скорее средством художественного выражения, нежели просто эфемерным приложением к более интеллектуальной деятельности. Трое музыкантов из «Pink Floyd» познакомились, учась в аспирантуре Regent Street Polytechnic, откуда они, так же как «Procol Harum», «Soft Machine», «Cream», «The Sam Gopal Dream» и им подобные, устремлялись в лучшие лондонские психоделические клубы, такие, как Spontaneous Undergrounds The Night Tripper (впоследствии переименованный в The UFO).

Привлекательность группы для одурманенных хиппи с бессмысленными глазами размером с чайное блюдечко, либо сидящих в позе лотоса, либо выделывавших невнятные па перед сценой, зависела не от внешности музыкантов, а от самой атмосферы в клубе, которая накалялась по мере того, как музыка лилась нескончаемым потоком; песни с одного альбома сменялись песнями со следующего, еще не вышедшего, а потому незнакомого публике. «The Beatles» были не прочь заглянуть в Студию 1, когда там записывались «The Pink Floyd», а Джон Леннон в клубе Speakeasy как–то раз заорал «A Whiter Shade of Pale», когда там собрались ребята из «Procol Harum».

Музыкальная пресса на все лады обсуждала, как счастлив Леннон оттого, что ему скоро стукнет тридцать. «Какой же это кайф — становиться старше», — заявлял он. С каким удовольствием он посещал теперь хипповские хэппенинги, зная, что на выходе его не караулит толпа сумасшедших фэнов! В столице было уже не модно орать: «Bay! Это же Джон Леннон!» — если он случайно проходил мимо вас. Он без труда протусовался четырнадцать часов подряд на вечеринке «Technicolour Dream» в Alexander Palace, где паранормальный эффект от принятия ЛСД усиливался от мелькания стробоскопов и эктоплазмических изображений, спроецированных на шероховатые стены, а бэнды — теперь уже не группы — играли в режиме нон–стоп. Одна за другой они появлялись на платформах, установленных в каждом конце выставочного центра, — «The Pink Floyd», «The Move», «Tomorrow», «John's Child» (где играл гитарист по имени Марк Болан), «The Flies» и куча других. Во время одного из коротких перерывов вниманию публики были предложены работы американки японского происхождения Йоко Оно, которая провозглашала, что «не нужно особого таланта, чтобы быть артистом».

В более «снисходительном» Сан–Франциско, который в то время был американской Меккой поп– музыки, как когда–то в Англии — Мерсисайд, артисты вроде Оно так же заполняли своими номерами паузы между группами на разного рода хипповских тусовках, которые проходили в городских парках, на парковых танцплощадках и на Международном фестивале поп–музыки в Монтеррее, одним из организаторов которого был Дерек Тэйлор. Великобританию на нем представляли «The Who» и — по рекомендации Пола Маккартни — «The Jimi Hendrix Experience» (поющий гитарист этой группы, родом из Сиэтла, считался истинно британским музыкантом).

В коллекции Ринго был их альбом «Are You Experienced?», так же как и альбомы «Jefferson Airplane», «The Doors», «Captain Bee/heart and His Magic Band», «Buffalo Springfield» и прочих американских банд, которые просто–таки очаровали Старра, так как «одна вроде как влияет на другую». Музыкальные пристрастия Ринго были настолько разносторонними, что он был в восторге даже от «расфасованных» «The Monkeys», ориентированных на детскую аудиторию; эту команду собрали для участия в телевизионной комедии в качестве англо–американской группы времен битловского «A Hard Day's Night». Старр нашел их «симпатичными людьми», когда встретился с ними в Лондоне.