Полное совмещение во времени двух только внешне выглядевших предельно противоположными друг другу решений — о расправе с троцкистами и зиновьевцами и о возобновлении прекращенного еще в 1932 г. приема новых членов и кандидатов в члены ВКП(б) — на деле означало всего лишь два способа решения одной и той же задачи: создание принципиально новой партии, хотя и сохранявшей (надолго ли?) прежнее название. На то, что это будет совершенно новая партия, указывало слишком многое: и начавшаяся тогда же разработка партийной программы, порученная тем, кто готовил текст новой конституции, и оценки, которые уже были даны Сталиным партийной верхушке — партократии, и статистические данные… Особенно последние.

Вспомним. К маю 1936 г., всего за четыре года, из ВКП(б) в процессе чистки и обмена партбилетов были исключены: по данным, приведенным Ежовым на июньском пленуме, — 200 тыс. человек[328]. Маленковым в докладе на совещании в МК 23 апреля названа иная цифра — 306 тыс.[329]. Другими словами, из партии, насчитывавшей чуть более 2 млн. членов и кандидатов в члены, «вычистили» от 10 до 15% в основном за чисто формальные, уставные прегрешения: неуплату в срок членских взносов, «пассивность» — неучастие в обсуждении вопросов на собраниях ячейки или просто непосещение партсобраний. Здесь весьма показательным стало то, что среди исключенных 306 тыс. человек по заурядным причинам вне партии оказались 1610 секретарей районного уровня.

По более серьезным, уже политическим причинам из тех же 306 тыс. «вычистили» «шпионов и их пособников» — 50 человек, троцкистов и зиновьевцев — 306, «жуликов и аферистов» — 723, бывших белогвардейцев и кулаков, скрывших свое прошлое либо происхождение, — 1666[330]. Однако такие вполне естественные пропорции стали разительно меняться сразу же после июньского пленума, после того как был опубликован проект новой конституции. За последующие два с половиной месяца число левых, изгнанных из рядов партии, внезапно возросло в двадцать раз и достигло 6844 человек. Однако и на том столь внезапный рост этот не приостановился. К концу сентября, то есть на момент утверждения «Директивы», количество исключенных троцкистов и зиновьевцев составило уже 9602 человека.

Не оставалось сомнений, что из партии прежде всего целенаправленно исключались члены той самой «объединенной оппозиции», которая в 1926—1927 гг. вобрала в себя практически всю сознательную — самостоятельно и критически мыслящую — часть ВКП(б), в равной степени сторонников Троцкого, Зиновьева, «децистов», группы Шляпникова «Рабочая правда». Ну а это предвещало очень быструю стагнацию существующей партии, отныне складывавшейся из двух совершенно разнородных, несопоставимых по численности, противоположных по своим интересам деидеологизированиых частей. Из основной массы, крестьянской по происхождению и потому сохраняющей прежнюю мелкобуржуазную идеологию, к тому же в большинстве (90%!) неграмотной, неуклонно превращавшей ВКП(б) из изначально сознательной, боевой политической организации в аморфное, существующее лишь из-за своей многочисленности некое конформистское «общественное движение». И из крайне малочисленной части — «вождей»: секретарей всех уровней, от городского и районного до ЦК нацкомпартий, а также из штатных работников тех же комитетов, уже практически переродившихся в чисто бюрократический социальный слой.

Но теперь возникает новый вопрос: почему в качестве первого удара узкое руководство избрало именно левых, а не партократию? Здесь напрашивается только один ответ: из-за твердости в убеждениях, бескомпромиссности первых. Из-за того, что при проведении политических реформ договориться с ними, достигнуть какого-либо обоюдоприемлемого компромисса было просто невозможно. С партократией, как и вообще с бюрократией в целом, найти общий язык было несравненно проще, даже легко — из-за органически присущего ей конформизма, готовности принять какую угодно политическую доктрину, конституцию, даже иной социально-экономический строй, но при одном непременном условии: ее властное и материальное положение не должно быть ущемлено. Поэтому-то она и могла, несмотря на уже оказываемое сопротивление, принять в конечном итоге, пусть в предельно ограниченном, куцем виде, политические реформы группы Сталина.

Однако обольщаться такой предположительной оценкой не следовало, и вполне возможно, узкое руководство это понимало. Ведь столь же возможным, логически предсказуемым могло оказаться и иное. Партократия легко и единодушно поддержит не узкое руководство, а левых, но только в случае возникновения острой, кризисной ситуации, в которой троцкисты и зиновьевцы неизбежно оказались бы своеобразным катализатором, предельно ускорившим развитие политических процессов внутри партии. Ведь в конечном итоге генетически — своим партийным стажем, революционным прошлым, участием в гражданской войне — партократия была не только чрезвычайно близка левым, но и едина с ними всего десять лет назад. И потому могла, повинуясь лишь чувствам, даже неожиданно для себя поддержать своих прежних товарищей по большевизму, выступив вместе с ними против реформаторской группы Сталина.

При выборе первой цели для нанесения удара Сталину приходилось, безусловно, не забывать еще и о том, что его главный противник Троцкий не только жив, но находится на свободе и недоступен для него. Он продолжает активно действовать в слишком близкой Норвегии (вскоре смененной отнюдь не по собственной воле на далекую Мексику), несомненно воздействуя на своих сторонников в СССР, да и не только на них.

Вся эта совокупность многозначных факторов, которые осенью 1936 г. не могли не учитываться, скорее всего, и обусловила не только направление первого репрессивного удара, но вместе с тем некоторую двойственность при принятии внутриполитических решений. Одновременно и отступления по одним вопросам, и наступления по другим. Так, явно под давлением противников политических реформ. 9 октября ПБ вынуждено было отказаться от желания разрешить уже 7 ноября 1936 г., во время военного парада, пройти по московской Красной площади только что созданным казачьим подразделениям. Явно двусмысленная акция, которая непременно слишком многим ярко напомнила бы о недавней кровавой борьбе с белоказачеством, была перенесена на более отдаленный срок — 1 мая 1937 г.[331] Чуть позже, 28 октября, ПБ пошло на своеобразный размен. Утверждая текст лозунгов к 19-й годовщине Октября, подготовленных в отсутствие находившегося в отпуске Стецкого его заместителем по агитпропу В.Г. Кнориным, отклонило два из них. Второй, левацкий, — «Да здравствует социалистическая революция во всем мире!», и восьмой, реформаторский, — «Да здравствует конституция Союза ССР! Пусть крепнет и развивается рабоче-крестьянская демократия!» [332].

Вместе с тем узкое руководство тогда же пошло и на откровенно вызывающие действия, открыто выражавшие его реформаторские идеи. 13 ноября решением ПБ был утвержден приказ Комитета по делам искусств о снятии из репертуара Московского Камерного театра, руководимого А.И. Таировым, только что поставленной, сыгранной всего три раза комической оперы «Богатыри» на классическую музыку Александра Бородина, по новому либретто, написанному Демьяном Бедным.

Виза ПБ потребовалась не случайно. Приказ, немедленно опубликованный «Правдой», «Известиями», «Советским искусством», «Литературной газетой» и другими изданиями, так мотивировал причину запрещения спектакля: он «чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа; дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры»[333].

Отныне не только историк, педагог или завзятый театрал, но просто образованный человек должен был неизбежно связать воедино приказ с июньским постановлением ЦК «О педологических извращениях». Лишь теперь, когда эти документы выстроились в строго закономерный, однозначный ряд, стало возможно сравнить их с текстом проекта новой конституции, осознать принципиальную новизну, реформаторский характер все отчетливее обозначавшегося курса, которым Начинала следовать страна.

В ту же цель, столь же точно и сильно, хотя и менее эпатирующе, било и еще одно решение ПБ, от 9 ноября, — о проведении на государственный счет, на высоком официальном уровне похорон В.Г. Черткова[334].Человека, о котором тогда почти никто не помнил и практически ничего не знал, если бы не прочитал в тот день в некрологе, помещенном «Правдой», что он