частью партийно-государственных структур: комсомол (ВЛКСМ) и профсоюзы, объединенные своим высшим органом ВЦСПС, заменившим упраздненный в 1933 г. наркомат труда СССР/Три являлись, по сути, вспомогательными органами отдельных наркоматов: ОСОАВИ-АХИМ (Союз обществ друзей обороны и авиа-химического строительства) по программам НКО занимался допризывной подготовкой молодежи; ОСВОД (Союз обществ содействия водного транспорта и охраны жизни людей на водных путях) выполнял те же функции, но применительно к задачам наркомата водного транспорта СССР; Союз Красного Креста и Красного Полумесяца являлся вспомогательным ответвлением республиканских наркоматов здравоохранения.

Кроме них, в стране имелись организации, которые во второй половине 30-х годов ограничивали свои общественные задачи исключительно сбором пожертвований в виде членских взносов: МОПР (Международная организация помощи борцам революции), образованная по инициативе IV конгресса Коминтерна; и Союз воинствующих безбожников, уже окончательно утративший свою былую политическую и агитационную активность.

Наконец, было еще четыре общественные организации, «творческие», более напоминавшие заурядные профсоюзы: ВТО — Всероссийское театральное общество, Союз советских писателей, Союз советских архитекторов и Союз советских композиторов, из которых-два последних пребывали в процессе создания. К таким же объединениям интеллигенции по профессии условно можно было причислить и еще несколько малочисленных, почти бездействующих — хирургов, испытателей природы, математиков, ветеринаров и некоторые другие.

Все они, кроме комсомола, сохранялись или создавались отнюдь не с политическими целями, но вполне могли послужить решению той задачи, которую поставил Сталин: стать — в лице и центральных органов, и местных отделений — формальным, юридическим основанием для выдвижения «своих» кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР и обеспечить тем появление нескольких конкурирующих между собою претендентов на высокий пост парламентария, если пользоваться терминологией Молотова. Породить настоящую, а не фиктивную предвыборную борьбу и острейшую состязательность на самих выборах — к этому и стремился Сталин, его соратники по реформированию; не к смене генерального курса на построение социализма, а всего лишь к уходу с политической сцены дискредитировавших себя партократов.

Четыре дня спустя интервью было опубликовано всеми газетами страны. Однако уверенность Сталина, прозвучавшая в беседе с американским журналистом, должна была быстро обернуться разочарованием. Ни пропагандистских материалов по поднятым им вопросам, ни панегирических или хотя бы просто положительных откликов, как обычно бывало во всех подобных случаях, так и не последовало ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Их подменили ничего не значащими подборками под рубрикой «Мировая печать о беседе тов. Сталина», в которых рассматривались исключительно внешнеполитические аспекты интервью. Даже «Правда» откликнулась лишь один раз/10 марта, да и то передовицей «Самый демократический строй в мире», все же выделив наиболее важное для страны. В статье отмечалось:

«Новая советская конституция и выборы на ее основе, в которых примут активное участие и наши партийные, и многочисленные общественные организации, сыграют огромную роль во всей жизни и дальнейшем расцвете нашей родины. Выявятся еще новые десятки и сотни тысяч людей, выросших культурно и политически и способных выдвинуться на большую государственную работу. Выявятся и люди другого сорта — обюрократившиеся, не желающие или не умеющие работать в органах управления так, чтобы «сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной» (Сталин). Проверка массами советских органов на выборах будет вместе с тем проверкой партией каждой партийной организации, проверкой того, насколько тесно связана та или иная организация с массами, насколько годных людей выдвинула она в органы управления, насколько умеет она отбирать и выращивать кадры управления, достойные сталинской эпохи расцвета социализма в советской стране».

На том обсуждение в советской печати важнейшего положения новой конституции и основанных на ней выборов, так и не начавшись, завершилось. И означало это лишь одно: не только широкое руководство, но даже по меньшей мере часть аппарата ЦК — Агитпроп со Стецким и Талем — не приняли сталинской новации, не захотели хотя бы чисто формально одобрить опасную слишком для многих альтернативность при выборах, которая, как следовало из слов Сталина, лишний раз подчеркнутых «Правдой», напрямую угрожала положению и реальной власти первых секретарей — ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, горкомов, райкомов.

Партократия отказывалась принять сущность политических реформ, выражала свое несогласие весьма своеобразно — демонстративным замалчиванием базисного положения новой избирательной системы, с которой и выступил Сталин, обозначив тем возникновение совершенно необычной по форме оппозиции — латентной, ничем внешне не проявляемой. Но именно потому никто — ни узкое руководство, ни ПБ, ни КПК не могли при всем желании предъявить претензии или обвинения кому-либо из широкого руководства. Более того, при такой обструкции невозможно было доказать и наличие сговора, некоего идейного единства, которое и лежало всегда в основе любой оппозиции.

В интервью, которое Сталин дал Говарду, речь шла не только о новой конституции и предстоящих выборах. Гораздо больше внимания он уделил международным проблемам.

«Имеются, по-моему, — заметил Сталин, — два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии… Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба существуют и действуют… Пока наибольшую активность проявляет дальневосточный очаг опасности. Возможно, однако, что центр этой опасности переместится в Европу»'[224].

Сталин не ошибся в своем прогнозе, сбывшемся очень скоро.

Еще 21 декабря 1935 г. посол Франции в Берлине сообщил в Париж о намерении Германии в ближайшее время ввести части вермахта в Рейнскую демилитаризованную зону. Формальным поводом для столь вопиющего нарушения международных договоров послужит франко-советский пакт о взаимопомощи, который якобы нарушает Локарнские соглашения. Исходя из полученной, информации, хотя и с большим опозданием, 3 марта министр иностранных дел Франции вручил своему британскому коллеге Антони Идену ноту. Она извещала, что в случае нарушения Германией режима демилитаризованной зоны Франция немедленно объявит мобилизацию и введет в зону свои войска. Кабинет Стэнли Болдуина решил рассмотреть это заявление 9 марта, однако действительность нарушила планы.

Перед рассветом 7 марта германские войска вошли в Рейнскую зону, заняли ее силами всего одной дивизии, причем в таких стратегически важных городах, как Ахен, Трир и Саарбрюккен, разместили всего по батальону. Так был осуществлен оперативный план «Шулунг». А в десять часов утра того же 7 марта министр иностранных дел Германии фон Нейрат пригла сил к себе послов Великобритании, Франции и Италии и уведомил их о том, что его страна отныне не связывает себя Локарнскими соглашениями. Правда, не обмолвился, что и Версальским договором, ибо именно статьи 42-я и 43-я последнего впервые установили запрет на присутствие рейхсвера, ставшего с 1935 г. вермахтом, как на всем левом берегу Рейна, так и в 50-километровой зоне вдоль правого.

Гитлер, отдавая приказ об осуществлении плана «Шулунг», заведомо блефовал. Позднее он признался: «Сорок восемь часов после марша в Рейнскую зону были самыми драматичными в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать поджавши хвост, так как военные ресурсы наши были недостаточны для того, чтобы оказать даже слабое сопротивление»[225].

Однако Париж, несмотря на недавнюю решимость любой ценой отстаивать свои интересы, бездействовал, выжидая реакции второго гаранта Версальского договора — Великобритании, кабинета Болдуина. Не дождавшись от того никаких вестей, французский министр иностранных дел прилетел в Лондон, где умолял членов британского правительства поддержать намерения Франции, еще не отказавшейся окончательно от военной акции, натолкнулся на отказ и смирился с ним. Гитлер во второй раз остался безнаказанным.

Лондон и Париж не использовали последний, как показали дальнейшие события, остававшийся у них шанс предотвратить войну. Мало того, продемонстрировали своим союзникам в Восточной Европе — СССР, Польше, Чехословакии, Румынии, Югославии, что будут и впредь избегать обострения отношений с