открытый, на лучший учебник по истории СССР, пока только для начальной школы[220].
Реформирование, твердо сохраняя изначальную направленность, тем не ограничилось. Оно ширилось, охватывая все новые леворадикальные по целям структуры. Еще 10 декабря 1935 г. по записке Михаила Кольцова, направленной им в тот день лично Сталину, ПБ приняло изрядно запоздавшее, фактически лишь констатировавшее давно происшедшее, решение о ликвидации очередной творческой организации, на этот раз формально никак не связанной с СССР, — Международного объединения революционных писателей (МОРП), учрежденного в августе 1920 г. на II конгрессе Коминтерна. Не раз меняя свое название, от Международного бюро пролеткульта до Международного бюро революционной литературы, оно к концу 1930 г. достигло в своей деятельности апогея.
К середине 30-х годов деятельность МОРПа практически замерла. Это произошло по многим причинам: из-за прихода Гитлера к власти, что вынудило всех членов германской секции эмигрировать, присоединившись в СССР к находившимся там полтора десятилетия венгерским собратьям по перу; из-за раскола международного революционного движения на сторонников Троцкого и тех, кто остался верным политике Москвы. Именно последнее обстоятельство привело к отходу от МОРПа большинства французских сюрреалистов. Но особенно повлияли на судьбу объединения более широкий и по составу, и по взглядам участников международный Конгресс писателей в защиту культуры, проведенный в Париже в июне 1935 г., а также VII конгресс Коминтерна. Только потому фактический руководитель МОРПа как глава иностранной комиссии ССП Михаил Кольцов и вынужден был констатировать: «Международная ассоциация писателей (так он назвал в записке объединение — Ю.Ж.) находится в очень трудном положении — ей угрожает тихий развал». Не дожидаясь неизбежного конца, он предложил ликвидировать МОРП, выразив готовность возглавляемого им Журнально-газетного объединения регулярно издавать на русском языке новинки иностранной литературы[221].
Столь же принципиальным, весьма важным, но уже для развития науки Советского Союза, стало схожее по результату решение ПБ, которое далось нелегко, потребовало неоднократного обсуждения — 16 декабря 1935 г., 23 января и 7 февраля 1936 г., — о прекращении деятельности Коммунистической академии. Лишь в третий раз удача сопутствовала узкому руководству. Оно все же добилось утверждения внесенного А.А. Андреевым по инициативе Сталина проекта: «Ликвидировать Комакадемию ввиду нецелесообразности параллельного существования двух академий»[222] . Так сошла со сцены структура, образованная еще в 1918 г. и существовавшая первые пять лет как Социалистическая академия, стремившаяся любым путем вытеснить, а затем и ликвидировать старую Академию наук, не претендовавшую на политическую роль.
Комакадемия на всем протяжении своего существования в лице своих институтов — философии, истории советского строительства, мировой политики; секций — аграрной, права и государства, экономики, литературы и искусства; обществ — историков-марксистов, биологов-материалистов и других структур, безосновательно, опираясь лишь на членство в партии своих сотрудников, навязывала населению страны свои взгляды с помощью выходивших только при их авторстве школьных и вузовских учебников, издававшихся под их официальным контролем энциклопедий — Малой и Большой советских, Литературной. Те взгляды, которые вскоре объявят вульгарно-социологическими, антимарксистскими. И вот теперь безраздельному монопольному господству Комакадемии пришел конец. Правда, сами члены ее не пострадали. Их в том же ученом звании переводили в АН СССР, однако там играть прежнюю роль они уже не могли.
…Тем временем работа над проектом новой конституции, которая и призвана была юридически закрепить политические перемены, практически завершилась. Обобщив материалы всех подкомиссий, но, разумеется, лишь те, которые отвечали задуманной реформе, Я.А. Яковлев, А.И. Стецкий и Б.М. Таль в феврале представили в секретариат Конституционной комиссии, по сути же Сталину и Молотову, документ, получивший название «Черновой набросок». В нем уже было четко прописано очень многое из задуманного. Высшим законодательным органом власти в стране должен был стать Верховный Совет СССР, состоящий из двух палат — Совета Союза и Совета Национальностей, но работающий не постоянно, а только во время регулярно созываемых сессий. В промежутках же предстояло действовать Президиуму Верховного Совета. Совнарком СССР становился подчеркнуто исполнительным и распорядительным органом власти, образуемым Верховным Советом. В разделе о суде и прокуратуре указывалось, что Верховный суд страны назначается Верховным Советом СССР, суды союзных и автономных республик, краев и областей формируются соответствующими республиканскими Верховными Советами, краевыми и областными Советами Лишь народные суды избираются населением. Наконец, раздел, посвященный избирательной системе, провозглашал всеобщие, равные, прямые и тайные выборы[216] .
Возможно, ободренный успешным ходом дел, Сталин внезапно довел до всеобщего сведения важное, даже решающее дополнение к проекту новой избирательной системы. Более того, сделал это весьма оригинально. 1 марта 1936 г. он принял одного из руководителей американского газетного объединения «Скриппс-Говард ньюспейперс», Роя Уилсона Говарда, и дал ему интервью. В конце беседы речь пошла о готовившейся конституции.
Говард: В СССР разрабатывается новая конституция, предусматривающая новую избирательную систему. В какой мере эта новая система может изменить положение в СССР, поскольку на выборах по-прежнему будет выступать только одна партия?
Сталин: Мы примем нашу новую конституцию, должно быть, в конце этого года. Комиссия по выработке конституции работает и должна будет скоро свою работу закончить. Как уже было объявлено, по новой конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными. Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия. Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба. Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая партия, но и всевозможные общественные беспартийные организации (выделено мной — Ю.Ж.). А таких у нас сотни. У нас нет противопоставляющих себя друг другу партий, точно так же как у нас нет противостоящих друг другу класса капиталистов и класса эксплуатируемых капиталистами рабочих… Вам кажется, что не будет избирательной борьбы. Но она будет, и я предвижу весьма оживленную избирательную борьбу (выделено мной — Ю.Ж.). У нас немало учреждений, которые работают плохо. Бывает, что тот или иной местный орган власти не умеет удовлетворить те или иные из многосторонних и все возрастающих потребностей трудящихся города и деревни. Построил ли ты или не построил хорошую школу? Улучшил ли ты жилищные условия? Не бюрократ ли ты? Помог ли ты сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной? Таковы будут критерии, с которыми миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычеркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры. Да, избирательная борьба будет оживленной, она будет протекать вокруг множества острейших вопросов, главным образом вопросов практических, имеющих первостепенное значение для народа. Наша новая избирательная система подтянет все учреждения и организации, заставит их улучшить свою работу. Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти (выделено мной — Ю.Ж.). Наша новая советская конституция будет, по-моему, самой демократической конституцией из всех существующих в мире[223].
Так Сталин раскрыл потаенную прежде суть конституционной реформы. Как теперь оказывалось, ради мирной, бескровной — в ходе предвыборной борьбы, в ходе альтернативных, состязательных выборов — смены власти. Местной, как было сказано. Но каков будет уровень этой местной власти — районной, городской, областной, краевой, Сталин не объяснил — видимо, сознательно.
Упомянув в беседе сотни общественных организаций, Сталин явно слукавил. Он не мог не знать, что еще 5—6 лет назад подавляющее большинство их прекратило существование, либо самораспустилось, либо было закрыто. На 1 марта 1936 г. в стране насчитывалась практически всего дюжина действующих массовых организаций, давно утративших свою самостоятельность.
Две самые многочисленные, охватывающие десятки миллионов граждан страны, являлись на деле
