завотделами людей из команды Стецкого — Таля и Щербакова, созданию во втором эшелоне власти самостоятельной группировки.
О новом, критическом отношении Сталина к Ягоде, уже явном выражении недовольства его деятельностью говорят и относящиеся к лету 1935 г. попытки подвергнуть критике деятельность НКВД и несколько ограничить его права, определенные менее года назад.
13 мая, несомненно по предварительному согласованию со Сталиным, новый прокурор СССР А.Я. Вышинский направил в адрес ПБ пространную информационную записку, в которой в довольно мягкой форме сообщил о пересмотре им законности акции Наркомвнудела по «очистке Ленинграда от социально чуждых элементов», проведенной с 28 февраля по 27 марта в связи с убийством Кирова и приведшей к изгнанию из старой столицы 11702 человек[192]. Вышинский отметил, что в прокуратуру поступило 2237 жалоб, из которых было оставлено без удовлетворения 86% (1719), однако остальные 14% жалоб (264) признали законными, и высылки для их авторов пришлось отменить. Так как жалобы продолжали поступать, Андрей Януарьевич констатировал:
«При вполне удовлетворительной в целом операции по очищению Ленинграда последняя выявила ряд грубых ошибок и промахов, объясняющихся главным образом ее спешностью, краткосрочностью и массовостью». Отметил в записке Вышинский и безобразное отношение к высланным местных бюрократов: «Руководители отдельных хозяйственных, научных и административных учреждений зачастую отказывают в приеме на работу лицам, представляющим справки о своей высылке или ссылке»[193].
А неделей ранее от того же Вышинского поступил и проект постановления «О порядке производства арестов», утвержденный ПБ 17 июня. Устанавливалось, что аресты по всем без исключения делам органы НКВД впредь могут производить лишь с согласия соответствующего прокурора. Помимо этого, для ареста членов ЦИК СССР и союзных республик, руководящих работников наркоматов всех уровней, директоров и заместителей директоров заводов и совхозов, а также простых инженеров, агрономов, врачей, профессуры, руководителей учебных и научно-исследовательских учреждений требуется не только санкция прокурора, но еще и согласие соответствующего наркома[194].
В те же летние месяцы узкое руководство занялось и совершенно иными проблемами, приступило к решению чисто практических задач, непосредственно связанных с обеспечением разрабатывавшихся политических реформ. По предложению того же Вышинского, который, несомненно, исходил из заявления Молотова во втором его докладе VII съезду Советов СССР о необходимости восстановить во всех гражданских правах лишенцев, 26 июля ПБ утвердило важное не только по сути, но и по далеко идущим последствиям решение — «О снятии судимости с колхозников», призванное возвратить избирательные права тем, кто был лишен их по суду. В соответствии с новым актом официально ЦИК и СНК СССР предписывалось «снять судимость с колхозников, осужденных к лишению свободы на сроки не свыше 5 лет либо к иным, более мягким мерам наказания и отбывшим данные им наказания или досрочно освобожденных до издания настоящего постановления, если они в настоящее время добросовестно и честно работают в колхозах, хотя бы они в момент совершения преступления были единоличниками»[195]. В результате всего за семь последующих месяцев — к 1 марта 1936 г., с 768 989 человек, в основном репрессированных по закону от 7 августа 1932 г., широко известному как «закон о трех колосках», не только сняли судимость, но и сопровождавшее ее временное поражение в правах, которое лишало их возможности на протяжении 5 лет участвовать в выборах[196].
Предпринимая такого рода меры, ставящие под сомнение работу не только НКВД, но и наркоматов юстиции союзных республик и подчиненных им судов, сталинская группа вынуждена была найти твердую опору в иной силовой структуре — в армии, которая и пришла бы ей на помощь, помогла бы удержаться у власти при возникновении какой-либо достаточно опасной критической ситуации. Такой цели прежде всего послужило решение ПБ, оформленное как постановление ЦИК СССР от 22 сентября, — «О введении персональных званий начальствующего состава Рабоче-крестьянской Красной армии и об утверждении положения о прохождении службы командным и начальствующим составом Рабоче-крестьянской Красной армии»[197].
Этим постановлением отменялись ранее существовавшие должности — командира взвода, роты, батальона, хотя и закрепленные знаками различия на петлицах — «кубиками», «шпалами». Новые, персональные звания — лейтенант, старший лейтенант, капитан, майор, полковник, а также сохраненные лишь в названиях старые — комбриг, комдив, комкор, командарм 2-го ранга и командарм 1-го ранга, становились не только постоянными, но и персональными. Они присваивались конкретным командирам вне зависимости от занимаемой должности, в соответствии со специальным образованием и профессиональной квалификацией на фиксированный срок, определяемый положением о прохождении службы, после чего следовало повышение в звании, опять же вне зависимости от занимаемой должности. Такая система являлась весьма выгодной для командного состава, ибо позволяла быть уверенным в неуклонном продвижении по службе.
Так были уничтожены те самые основы, которые на протяжении семнадцати с половиной лет составляли и выражали особенность революционной по смыслу, классовой по характеру Рабоче- крестьянской Красной армии, оставляя ей лишь уже ничего не означавшее название, делая ее точно такой же, как и любая армия капиталистических стран.
Постановление вводило и еще одно персональное звание, высшее, отсутствовавшее в отечественной армии до Октября, но имевшееся во многих зарубеж ных. Звание маршала Советского Союза незамедлительно, уже 20 ноября того же года, было присвоено президиумом ЦИК СССР без каких-либо обоснований и четких критериев наркому обороны К.Е. Ворошилову, командующему ОКДВА В.К. Блюхеру, инспектору кавалерии СМ. Буденному, начальнику Генерального штаба РККА А.И. Егорову и замнаркома обороны М.Н. Тухачевскому.
Кроме того, одновременно с введением персональных званий Штаб РККА переименовали в Генеральный штаб[198], что стало еще одной деталью, подчеркивавшей возвращение в отношении вооруженных сил СССР к старой, дореволюционной лексике и терминологии.
Менее успешной оказалась попытка узкого руководства воздействовать на делегатов VII конгресса Коминтерна, открывшегося в Москве 25 июля, добиться от них одобрения и безусловного признания того нового курса для пролетарского движения, который впервые был испытан во Франции. Добиться отказа, хотя бы на время, в условиях прихода к власти агрессивного германского нацизма, от сохранения идеи мировой революции как первоочередной задачи, от дальнейшей, пагубной для всех без исключения конфронтации с социал-демократией ради самого насущного — борьбы с фашизмом и предотвращения войны.
Главную роль в этом предстояло сыграть ставшему всемирно известным благодаря своему поведению на Лейпцигском процессе болгарскому коммунисту Георгию Димитрову. Сразу же после освобождения из нацистской тюрьмы и прилета в Москву 27 февраля 1934 г. он был введен сначала в политсекретариат, а затем и президиум ИККИ. В новой для себя должности он начал разрабатывать для Коминтерна принципиально иную стратегию действий, более отвечающую реальной сложившейся в мире ситуации, а вместе с тем и целям, которые ставила перед собой сталинская группа. Адресуясь к Сталину еще 1 июля 1934 г., он писал о давно назревшей, по его мнению, необходимости изменения методов работы ИККИ. Объяснял это тем, что просто «невозможно оперативно руководить из Москвы по всем вопросам всеми 65 секциями (национальными компартиями — Ю.Ж.) Коминтерна, находящимися в разных условиях». Он предлагал срочно сократить и обновить громоздкий бюрократический аппарат ИККИ и наладить действенную, самую «тесную связь руководства Коминтерна с политбюро ЦК ВКП(б)»[199], то есть с узким руководством.
Обмен мнениями Димитрова и Сталина привел к появлению в начале 1935 г. документа «Указание политбюро ЦК ВКП(б) о работе делегации ВКП(б) в К.И. (Коминтерне — Ю.Ж.)». Основываясь на предложениях, высказанных Димитровым, «Указание…» закрепляло наиважнейшее, с точки зрения узкого руководства, для мирового комдвижения:
«Используя огромный опыт работы ВКП(б) и популяризуя его среди компартий, необходимо, однако, избегать механического перенесения методов работы ВКП(б) на компартии капиталистических стран,
