самостоятельно, то ли по подсказке, по внушению все тех же Молчанова и Кагана.

Муханова, 4 марта — Молчанову, Люшкову, Кагану: «Розенфельд мне говорила, что на Ленина было покушение, совершенное Каплан, а на Сталина вот никак не организуют. Она сказала, что нужна русская Шарлотта Корде для спасения русского народа… Мои контрреволюционные убеждения приводили меня еще тогда (в 1932 г. —Ю.Ж.) к мысли о необходимости убить Сталина, и я полностью разделяла террористические намерения Н.А. Розенфельд».

НА. Розенфельд, 4 марта — начальнику экономического отдела (ЭКО) НКВД Л.Г. Миронову, начальнику 3-го отделения ЭКО Чертоку: но словам ее бывшего мужа, Каменев «говорил о своем тяжелом положении, о том, что все зло в Сталине, который виновен в этом его положении, что Сталин ему мстит, что пока будет Сталин, положение его останется таким же тяжелым… Вопрос: К какому выводу в результате бесед Розенфельда с Каменевым пришли вы и Розенфельд? Ответ: Мы пришли к выводу о необходимости активной борьбы с руководством ВКП(б) вплоть до террористических актов. Вопрос: Вы и Розенфельд Н.Б. пришли к этому самостоятельно?Ответ: Нет, на это в значительной мере повлиял Каменев Л.Б., который, как это мне подтвердил Розенфельд Н.Б., говорил последнему о необходимости устранения Сталина».

Муханова, 4 марта: Н.А. Розенфельд говорила ей, что «Каменев озлоблен на Сталина и не успокоится, пока не будет играть активной политической роли, что возможно только при условии, если Сталин будет отстранен от руководства», а это «возможно только его уничтожением». Розенфельд «дала мне понять, что террористический акт над Сталиным готовится по прямому поручению Каменева». На вопрос же о том, как конкретно они намеревались совершить убийство, Муханова ответила: надо только «добраться до библиотеки Сталина, а там вопрос будет решен в зависимости от обстановки, в которой мы очутимся». Потому-то, добавила Муханова, Н.А. Розенфельд просила Л.Н. Минервину, секретаря Енукидзе, устроить их обеих в библиотеку Сталина.

Подтверждение именно такой версии получило следствие и в показаниях некоторых других привлеченных по «Кремлевскому делу». Так, П.И. Гордеева и Т.П. Бураго, сотрудницы (до ареста) правительственной библиотеки, показали, что Н.А. Розенфельд и Муханову интересовало, где находится квартира Сталина. В.А. Барут, работавший в правительственной библиотеке с 1931 по 1932 г., а затем около года в Оружейной палате (только это и дало следствию основание поначалу утверждать о существований в кремлевском музее отдельной «террористической группы)», отметил: «Розенфельд подчеркивала, что Енукидзе оказывает ей поддержку». Брат же Каменева, до развода в 1922 г. муж Н.А. Розенфельд, 5 марта уточнил: мол, она в 1932 г. «впервые заговорила о необходимости убийства Сталина… С этой целью она обхаживала Енукидзе».

Вскоре в следствии, пока лишь накапливавшем данные, наступил качественный сдвиг. Муханова — несомненно, по прямой подсказке тех, кто вел допрос, — сделала 8 марта решающее для «Кремлевского дела» заявление. Неожиданно она поведала о том, что никак не могла по элементарным правилам конспирации знать, о чем должен был в «чистосердечном признании» сообщить только Каменев, ибо ему и отводили роль «руководителя заговора». Агранов (вряд ли замнаркома случайно вел этот допрос) и Молчанов восприняли как должное то, что Муханова им рассказала. Якобы «организация» состоит из пяти групп: в правительственной библиотеке; в КК; в Оружейной палате; бывших троцкистов вне Кремля; из художников. Только так следствие смогло систематизировать полученную информацию по довольно своеобразному принципу — профессии, месту работы всех тех, чьи фамилии хотя бы раз были названы кем-либо из допрашиваемых.

Положение несколько осложнилось из-за позиции, занятой во время допросов по «Кремлевскому делу» уже отбывавшими наказание Зиновьевым и Каменевым. Последний 20 марта и 11 апреля категорически отрицал все. И то, что показал его брат, и то, в чем «сознались» Н.А. Розенфельд и Муханова. Зиновьев же активно подыгрывая следователям, а заодно и «топил» своего старого соратника, не забывая, где следует остановиться. 19 марта он заявил:

«Каменев не был ни капельки менее враждебен партии и ее руководству, чем я, вплоть до нашего ареста… Каменеву принадлежит крылатая формулировка о том, что «марксизм есть теперь то, что угодно Сталину»… Читая «Бюллетени оппозиции», подробно информировал Каменева о содержании этих документов и о моем положительном отношении к отрицательным оценкам, которые давал Троцкий положению в стране и партии… Призыв Троцкого «убрать Сталина» мог быть истолкован как призыв к террору… Контрреволюционные разговоры, которые мы вели с Каменевым и при Н.Б. Розенфельде… могли преломиться у последнего в смысле желания устранить Сталина физически», мы же говорили в смысле «замены его на посту генерального секретаря ЦК ВКП(б)».

Воспользовалось следствие и еще одними показаниями — настоящего троцкиста СМ. Мрачковского, 19 марта охарактеризовавшего оставшихся на свободе единомышленников. После этого появилась возможность спроецировать такую информацию на материалы «Кремлевского дела», превратить Б.Н. Розенфельда — племянника Каменева, и С.Л. Седова — сына Троцкого, в рьяных последователей Льва Давидовича и заодно образовать из них и их товарищей взамен «группы в Оружейной палате» группу «троцкистской молодежи». Так к концу марта сложился очередной вариант структуры «контрреволюционной организации».

Тем временем продолжал работать с материалами «Кремлевского дела» и Ежов, для которого его собственные выводы из данного следствия послужили не только серьезным подспорьем для создания «теоретической» работы «От фракционности к открытой контрреволюции», завершенной в конце 1935 г., но и своеобразным трамплином для стремительного восхождения по ступеням иерархической лестницы, приведших его во власть. Как председатель комиссии по проверке личного состава ЦИК СССР и ВЦИК, он начал с изучения тех материалов, которые имелись в КПК. А в них обнаружил, что первые «сигналы» о «засоренности» аппарата учреждений Кремля относятся уже к лету 1933 г. Именно тогда сотрудник секретного отдела ЦК Цыбульник сообщил заведующему секретной частью ЦИК СССР В.К. Соколову о наличии среди служащих «антисоветских элементов». То же донесла и сотрудница правительственной библиотеки Буркова в заявлении от 29 сентября 1933 г.

Оба «сигнала» опирались на один источник «достоверной информации»: рассказ работавшей в той же библиотеке Журавлевой, сначала подруги Муха-новой, а после ссоры с нею — «правдолюбицы», поспешившей уведомить начальство обо всем услышанном: что Муханова из древнего дворянского рода, в 1918 г. якобы сотрудничала с контрразведкой Чехословацкого корпуса, ее отец был белым офицером, что Бураго — дворянка и «антиобщественница», что Н.А. Розенфельд — урожденная княжна Бебутова, ее бывший муж — брат Каменева, а сын — троцкист.

Явная очевидность этих обвинений как следствия заурядной склоки в женском коллективе и повлияла, скорее всего, на то, что заявлению Журавлевой в свое время не дали хода. Однако теперь, когда появилось «Кремлевское дело», Ежов расценил обнаруженные им документы как весомое доказательство давнего существования «контрреволюционной организации». Укрепили же его в таком убеждении те протоколы допросов, которые он стал получать из НКВД, сначала время от времени, а начиная с 4 марта, после решения ПБ о Енукидзе, — регулярно, практически каждый день. На их основании Ежов и подготовил черновой вариант того документа, который после редактуры, скорее всего лично Сталиным и Молотовым, получил необычное название: «Сообщение ЦК ВКП(б) об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе».

В документе, утвержденном ПБ 21 марта, слегка приоткрывалась завеса тайны, окутывавшей решение от 3 марта. Прежде всего оно дезавуировало решения как ЦИК СССР, так и ЦИК ЗСФСР. Теперь оказывалось, что Енукидзе был «переведен на меньшую работу в качестве одного из председателей ЦИКа Закавказья, причем представительство Закавказской федерации в ЦИК СССР в качестве одного из председателей последнего оставлено за т. Муталибовым». И тут же разъяснялось: «Действительные мотивы этого перемещения не могли быть объявлены официально в печати, поскольку опубликование могло дискредитировать высший орган советской власти». А затем в «Сообщении» излагалась суть дела.

«В начале текущего года, — указывалось в нем, — стало известно, что среди служащих правительственной библиотеки и сотрудников комендатуры велась систематическая контрреволюционная травля в отношении руководителей партии и правительства, особенно в отношении товарища Сталина, с целью их дискредитации. При ближайшем расследовании органами НКВД источников распространения этой травли было обнаружено в последнее время несколько связанных между собою контрреволюционных групп,