западе вырисовывались зубастые горы. И я подумал, узнаем ли мы когда-нибудь, что лежит за ними.

Рейчел заговорила о звездах. О том, что мы находимся в тысячах и тысячах световых лет от Земли. О том, как трудно работать в пустыне, где невесть откуда налетают пылевые смерчи, за полминуты разносящие вдребезги твой лагерь. Где ульевые крысы набрасываются на тебя всем роем, едва ты сделаешь хотя бы шаг по их территории. Где в гробницах обитают призраки и привидения. Где пуста и безмолвна земля, отягощенная весом несчетных веков непостижимой инопланетной истории. До нас джекару дарили этот мир по крайней мере дюжине разных рас. И все они исчезли. Выродились, преобразились, отправились дальше, и нам о них почти ничего неизвестно. Мы видели лишь то, что они здесь оставили, ровным счетом ничего в этом не понимая. Мы стали последним экспериментом в долгой серии, сказала Рейчел, и я, конечно, тут же подумал о! Ча, Бесполезной Красе. Я спросил, не была ли она с ним знакома, и Рейчел ответила, что впервые увидела его у стойки бара за разговором со мной.

— Но я не обратила на него особого внимания, — сказала она. — Поскольку была занята тобой.

— Очень мило.

— В самом деле. Я заметила в тебе нечто особенное. Нечто знакомое.

— Ага.

— Мы были знакомы еще до того, как встретились, — так она и сказала.

Мы смотрели на звезды. Их свет инеем просыпался на равнину, на небольшие посреди необъятного простора руины. И я спросил ее о камне. Почему он так важен. Она объяснила, что это один из артефактов, украденных ее прежним партнером. Поначалу она не сознавала его значимости. Отличный образчик обработанных камней, каких полно вокруг гробниц, и ничего кроме. Ценой не более сотни долларов. Их были тысячи, и все отбитые от одной единственной жилы на каком-то астероиде внутреннего пояса.

— Не помню, откуда я его взяла, но он со мной разговаривал. А потом его украли вместе со всем прочим. Главное, я начисто позабыла о нем, пока не приехала в Мамонтовы Озера. А быть может, он сам притянул меня сюда. Не знаю. Но камень определенно затащил меня в музей. К витрине, посреди которой он восседал в компании сотни таких же. Только все остальные были мертвыми и молчали, — проговорила Рейчел, погладив выставившийся из сумки бочок камня. — Я этого не понимала, пока не увидела его. И не узнала. У меня хорошая память. Я помню все свои находки.

— И что же он сказал, когда заговорил с тобой?

— Ты считаешь, что я сошла с ума?

— Не ты одна.

Рейчел смотрела сквозь ветровое стекло на освещенный светом звезд некрополь. Я ждал, пока она заговорит. Откровенно говоря, меня не слишком заботило, почему мы здесь очутились. И куда направимся. Я только понимал, что мне хорошо здесь. В данный момент. В краденом, пропахшем пиццей пикапе. С пистолетом, врезающимся в поясницу. При полной свободе и полном неведении относительно будущего.

Наконец, Рейчел проговорила:

— Мы называем их одушевленными камнями. Мы считаем, что они обладают некоей квантовой структурой, которая генерирует привидения. Если забрать из гробницы все одушевленные камни, которые удастся найти, привидений станет меньше. Они не исчезнут, там действует еще что-то, но число сократится.

— Привидения — это умершие? Мертвые инопланетяне?

— Мы не знаем наверняка. Это могут быть своего рода прислужники, изображающие усопших. Остатки неведомого погребального обряда. Отпечатки чьих-то воспоминаний. Вещи, оставленные чужими, мы толкуем по-своему, но истина, скорее всего, так и останется неизвестной. Что они представляют на самом деле, чем были для тех, кто их изготавливал, владел ими, как ими пользовались…

— Но ты знаешь, что он хочет вернуться.

— Мы освободимся, когда покончим с этим. Сможем делать все, что захотим.

— Вероятно, ничем хорошим это для нас не кончится.

— Есть такая песня — «Небраска». Знаешь ее?

— По правде сказать, из его песен только она мне и нравится. В ней есть некий подтекст. Хотя, возможно, я имею ввиду другую песню… из другого альбома.

— В этой рассказывается о Чарли Старквезере, который перебил кучу народу, чтобы произвести впечатление на свою подружку. Подлинная, между прочим, история. По ней сняли фильм — неплохой, кстати. Сначала в песне излагается киношная версия истории, но потом идет продолжение. Кончается тем, что Чарли спрашивает у судьи, нельзя ли его подружке посидеть у него на коленях, пока его будут привязывать к электрическому стулу.

— У отца был такой сидюшник. В исполнении Крисси Хинд.

— Мне нравился ее вариант.

— И даже больше, чем оригинал, — проговорил я.

Мы вернулись в мотель. Посмотрели телевизор. Улеглись в постель. С ноткой отчаяния во всем этом. Уснули. Утром сгоняли на небольшой базарчик. Купили в минимаркете картофельных чипсов и кое-чего еще и заказали завтрак в забегаловке.

Рейчел внимательно вглядывалась в подъезжавшие к стоянке автомобили. Едва у лавки сувениров, пристроившейся в самом конце небольшого рядка магазинов, остановился фургон, она велела заканчивать с кофе.

Когда мы подошли, водитель фургона уже поднял железные шторы и отпирал дверь. Средних лет полноватый тип с зачесанными на лысину волосами, шевелившимися под горячим ветром. Он улыбнулся Рейчел и спросил, при деле ли она теперь.

— Нашла себе нового партнера, — сказала Рейчел.

— Вижу.

Тип оглядел меня с ног до головы. Я улыбнулся. Во рту стало сухо. А в голове раздавалось ленивое гудение.

Рейчел похлопала по сумке и сказала: у нее есть, что показать.

— По твоей специальности?

— Конечно.

— Если тебе нужна правильная цена, ты пришла в нужное место.

— Так может, ты откроешь внутреннюю дверь и поговорим в лавке?

Как только этот тип открыл дверь, она шагнула за ним и выстрелила в затылок.

Крови практически не было: пуля застряла в черепе. Он рухнул вперед. Переступив через труп, она разбила рукояткой пистолета стеклянный верх прилавка, тянувшегося вдоль всего тесного магазинчика.

— Помогай, — приказала она. — Разбрасывай вещи. Пусть будет похоже на ограбление.

— А разве не так?

Рейчел разбросала по полу пригоршню небольших белых камешков и протянула руку за новой.