Правота бесполезна, если только
Он уже рассказал им. Рассказал о своем намерении. И все же это холодное и прямое признание подорвало их решимость смириться со смертью примарха. Все вопросы, которые они старательно подавляли, всплыли вновь, и сомнение вырвалось из-под брони угрюмой покорности.
У них появился шанс высказаться. Возразить. Бросить вызов судьбе. Из толпы раздались протестующие голоса.
— Это предрешено, — тихо проговорил Ночной Призрак.
Шепота примарха всегда было достаточно, чтобы заставить его сынов замолчать.
— Я знаю, что вы не готовы смириться, мои Повелители Ночи. Но все решено. И даже более того: даже если бы с судьбой можно было бороться, моя смерть
Талос смотрел на повелителя Восьмого легиона, сузив черные, как и у примарха, глаза.
— Ловец Душ, — неожиданно сказал Ночной Призрак, указав в его сторону рукой, похожей на когтистую мраморную клешню, — я вижу, что ты понимаешь меня.
— Нет, мой господин.
Талос ощутил косые взгляды нескольких капитанов и избранных. Взгляды, наполненные уже знакомой враждебностью — пророка ненавидели за то, что именно его примарх нарек таким почетным именем.
— Говори, Ловец Душ. Другие тоже поняли, но твои мысли я могу слышать. Ты сформулировал ответ лучше, чем остальные. Даже лучше, чем наш славный и красноречивый Малкарион.
Малкарион кивнул в знак уважения к Талосу, и это заставило пророка заговорить.
— Речь идет не только о легионе.
— Продолжай.
Снова приглашающий жест мраморных когтей.
— Это урок сына отцу. Так же, как вы внушаете нам принципы, на которых основан крестовый поход Восьмого легиона, вы хотите показать и собственному отцу, что готовы принять смерть за свои убеждения. Ваша жертва навсегда оставит след в его сердце. Вы считаете, что мученическая кончина станет более убедительным примером, чем вся ваша жизнь.
— Потому что?..
Ночной Призрак улыбнулся снова — зубастая усмешка, не имеющая ничего общего с весельем.
Талос набрал в грудь воздуха, чтобы произнести слова, эхом отдававшиеся в его снах. Слова, которые его генетический отец скажет, прежде чем падет под клинком ассасина.
— Потому что смерть — ничто по сравнению с оправданием всей жизни.
— Шестьдесят секунд до входа в шлюз, — негромко отрапортовал Септимус.
Но ничто не могло отвлечь Талоса от его размышлений. Глубже. Глубже. Прочь от вида и запаха поврежденной силовой брони и окровавленной кожи, от покрытой выбоинами и трещинами обшивки транспорта и «Ока бури», закрепленного в когтях-зажимах под ним. Прочь от двух поредевших отделений, от угрюмых Астартес, их запятнанных душ и горькой победы. Глубже.
— Нострамо был пропитан скверной, — сказал примарх.
Этой беседе между отцом и сыном суждено было стать последней. Конрад Курц крутил шлем Талоса в руках. Бледные пальцы скользили по очертаниям нострамской руны на лбу.
— Ловец Душ, — шепотом повторил он. — Совсем скоро, в грядущие ночи, ты заслужишь то имя, которым я тебя нарек.
Талос не знал, что ответить, и не сказал ничего. Черный тронный зал Ночного Призрака вокруг них оставался безмолвным, не считая отраженного от стен гудения силовой брони.
— Наш родной мир, — продолжил примарх, — был не просто осквернен. Он был мертв. Ты знаешь, почему я уничтожил наш мир, Талос. Ты чувствуешь, как завеса бесчестия и беспощадной ненависти окутала наш легион.
— Многие это чувствуют, мой господин. — Талос втянул ледяной воздух. — Но мы оружие, заточенное против Империума. И наша месть справедлива.
— Нострамо должен был умереть, — продолжал примарх, словно не слыша Талоса. — Я пытался объяснить это своим братьям-примархам. Я говорил им, что Нострамо скатывается в жестокость и беззаконие. Мы вынуждены были приостановить набор новых рекрутов. Легион отравлял себя изнутри. Планета
Ночной Призрак смотрел мимо Талоса, на черную каменную стену зала. Из угла его рта на подбородок стекала тонкая нить слюны. От этого зрелища сердце Талоса застучало быстрее. Но не от страха. Талос не знал страха, как и любой Астартес. Это была… неловкость. Ему тяжело было видеть примарха в таком состоянии.
— Убийцы пришли. Одна проникнет во дворец. Ее имя…
— М'Шин, — прошептал Талос.
Он слышал это имя во сне.
— Да.
Язык примарха слизнул нить слюны.
— Да. И она, в свою очередь, вершит правосудие.
Ночной Призрак протянул шлем Талосу и, закрыв глаза, медленно опустился на трон.
— Я ничем не лучше тех миллионов, что сжег на Нострамо. Я — тот самый убийца и гнусный злодей, о котором пишут в имперских прокламациях. И я с радостью приму эту смерть. Я наказывал тех, кто совершал зло. Теперь я буду так же наказан за то зло, что совершил сам. Восхитительное и справедливое равновесие. И этим убийством Император вновь подтвердит мою правоту. Я был прав, делая то, что делал, и он прав, совершая то, что намерен совершить.
Талос шагнул ближе к трону. И задал совсем не тот вопрос, который собирался задать.
— Почему, — спросил он, ощущая странное жжение под веками, — вы нарекли меня Ловцом Душ?
Ониксовые глаза Ночного Призрака блеснули, и божество на троне вновь улыбнулось.
— Мы прибыли, — объявил Септимус. — Вошли в док и пристыковались. Двигатель охлаждается.
Талос встал с кресла:
— Септимус, проверь, как там навигатор. Удостоверься, что ее операция прошла без осложнений.
— Да, господин.
— Первый Коготь, Седьмой Коготь, — приказал Талос, — за мной. У нас есть разговор к Вознесенному.
— Война на поверхности обходится нам слишком дорого.
— Потери приемлемы.
Талос оглядел физиономию Вознесенного — нелепую ухмыляющуюся пародию на бледное лицо уроженца Нострамо.
— Приемлемы? — переспросил пророк. — По каким меркам? С момента высадки на поверхность мы потеряли девятерых Астартес. Магистр Войны мостит нашими трупами дорогу к самым трудным целям на Крите.
— И мы сокрушаем их.
Слюнные железы каждого чистокровного Астартес могли вырабатывать концентрированную кислоту. В имперских орденах, произошедших от нечистого геносемени, эта способность порой не проявлялась или вообще отсутствовала. Но Повелители Ночи были чисты. Талос почувствовал, как в ответ на наглость Вознесенного слюнные железы начинает покалывать. Прошептав проклятие, он проглотил обжигающий яд, чтобы тот безвредно растворился в желудочной кислоте. По пути вниз яд обжег горло.
— Да, сокрушаем. А заодно сокрушаем и себя. Мы сражаемся с Механикус. Магистр Войны медленно
