вывезя его за пределы аббатства в гробу сознательно умерщвленной вами монахини; кроме того, я обвиняю вас обоих в клевете, ибо вы оба выдвигаете ложные обвинения в колдовстве против госпожи аббатисы и ее рабыни, имея намерение погубить их.

Дон Лукретили рассмеялся, пытаясь обратить это в шутку, и воскликнул:

–?Похоже, ты и сам грезишь наяву! Эти монахини и тебя довели до безумия! У тебя уже ум за разум заходит!

Лука покачал головой:

–?Нет, я вовсе не грежу.

–?Но где свидетельства? – еле слышно пробормотал брат Пьетро. – Свидетельства? Ведь нет никаких свидетельств…

–?Рабыня Ишрак никогда добытого золота не продавала. Как нам сказала сама сестра Урсула, эта женщина никогда не покидала пределов аббатства. Значит, ни она, ни сама госпожа аббатиса никогда никакой выгоды от промывки золотоносного песка не имели. Однако сестра Урсула прямо обвинила их в этом и даже назвала улицу в Риме, где расположены лавки торговцев золотом. Стало быть, единственными людьми, которые пытались вывезти добытое в этом месяце золото за пределы аббатства – причем именно сейчас и именно в этом вот гробу, – могут быть только сестра Урсула, исполнявшая обязанности алмонера этого монастыря, и сам дон Лукретили. Единственная монахиня здесь, безусловно демонстрировавшая определенные признаки богатства, – это сестра Урсула; в этом легко убедиться – достаточно взглянуть на ее шелковые нижние юбки и дорогие кожаные туфельки. Итак, она вступила в сговор с хозяином этих земель, желая изгнать его сестру из аббатства и самой стать его настоятельницей, а потом разделить с доном Лукретили добытое золото.

Дон Лукретили молча посмотрел на брата Пьетро, на Фрейзе, на Луку, на своих стражников и клерков, на братьев-доминиканцев. Затем повернулся к застывшим в изумлении монахиням, которые, покачиваясь, точно белые лилии в поле, шелестели: «Что он такое говорит? Что он говорит, этот чужак? Он явно говорит о нас что-то дурное! Он, кажется, обвиняет нас? Кто он такой? Что-то мне он не нравится! Неужели это он убил сестру Августу? Неужели он и есть тот самый призрак Смерти, который являлся ей в видениях?»

–?Что бы ты сейчас ни сказал, что бы ты ни выдумал, как бы ты ни попытался обвинить меня и сестру Урсулу, ты со своими подручными в явном меньшинстве, – с тихим торжеством промолвил дон Лукретили, глядя на Луку. – Вы трое можете прямо сейчас без опаски покинуть аббатство, а можете через несколько минут лицом к лицу встретиться с толпой этих безумиц. Это уж как вам самим будет угодно. Но предупреждаю: они, по-моему, так горят жаждой мести и настолько утратили разум, что готовы разорвать вас на куски.

А толпа монахинь – их собралось более двух сотен – подходила все ближе, теснясь возле повозки с гробом и глядя на ту «позолоченную икону», в которую превратилась невинная и несчастная сестра Августа. Свистящий шепот этих женщин звучал точно шипение тысячи змей, ибо они видели, как их покойная сестра лежит в открытом гробу, буквально купаясь в золоте, а Фрейзе, этот насильник и осквернитель ее праха, стоит рядом с ломом в руках, точно воплощая собой все зло и всю мерзость мира.

–?Этот человек – наш враг, – сказала, обращаясь к ним, сестра Урсула, отступая от Луки и пытаясь возглавить это войско монахинь. – Он защищает аббатису, эту обманщицу, убившую нашу сестру Августу! Он позволил своему слуге взломать ее освященный гроб!

Монахини дружно повернулись к ней, но лица их оставались безучастными, словно они уже не воспринимали ее слов; однако тот шелестящий шепот, что висел над толпой, становился все громче.

–?Они сделают то, что сочтут правильным, – рискнул вступить в игру Лука и, повернувшись навстречу бледнолицым монахиням, попытался привлечь их внимание к себе. – Сестры, послушайте меня. Вашу аббатису обманом изгнали не только из родного дома, но и из монастыря, а вас всех чуть не свели с ума, добавляя ягоды ядовитой белладонны в хлеб, которым вас потчевала эта женщина. Неужели вы и до сих пор настолько отравлены этим ядом, что готовы подчиниться ее воле? Или все же разум ваш прояснился? И теперь вы сами способны принять какое-то решение? Способны сами и думать, и действовать?

Ответом ему было жутковатое молчание. Лука видел, как измучены эти женщины, как тупо они на него уставились, и на мгновение ему показалось, что они и впрямь настолько отравлены, что готовы схватить его, брата Пьетро и Фрейзе и разорвать их на куски. Крепко сжав одной рукой край повозки, чтобы никто не заметил, как сильно дрожат у него руки, он решительно ткнул пальцем в сестру Урсулу и повелительным тоном произнес:

–?Сойди с повозки! Я намерен отвезти тебя в Рим, и там ты ответишь перед судом за все свои преступления, совершенные как по отношению к твоим сестрам и госпоже аббатисе, так и по отношению к самому Господу нашему.

Но сестра Урсула осталась на прежнем месте, возвышаясь над ним, и вновь грозно посмотрела на монахинь, лица которых тут же послушно повернулись к ней. И тут она произнесла всего три коротких ужасных слова:

–?Сестры! Убейте его!

Лука резко обернулся и выхватил из сапога свой кинжал, а Фрейзе тут же спрыгнул с повозки и встал с ним рядом. Брат Пьетро тоже приблизился к ним, но в одну секунду все трое оказались окружены плотным кольцом монахинь; от бледных, каких-то отупелых лиц этих женщин словно веяло смертным холодом. Монахини подошли ближе еще на шаг, затем еще…

–?Святой Иоанн Креститель, спаси и защити нас! – прорычал Фрейзе и взмахнул своим ломиком, но монахини не дрогнули и продолжали неуклонно приближаться к повозке.

Затем одна из монахинь вдруг сорвала с головы свой апостольник и швырнула его на землю. Ее бритая голова выглядела поистине ужасно – она казалась не похожей ни на женщину, ни на мужчину и напоминала скорее некое неведомое существо среднего пола или странное безволосое животное. Рядом с нею вторая монахиня сделала то же самое, а потом все они стали срывать с себя апостольники и бросать их на землю; у некоторых волосы на голове уже успели немного отрасти, другие же были обриты налысо.

–?Господи, помоги! – прошептал Лука и спросил у своих товарищей: – Что это они делают?

–?Я думаю… – начал брат Пьетро.

–?Предательство! – шипели монахини, точно хор жутких разъяренных фурий.

Лука в отчаянии огляделся, но никакой возможности вырваться из этого смертельного круга не было.

–?Предательство! – еще громче зашипели они, но смотрели при этом вовсе не на мужчин, а куда-то поверх их голов, туда, где сестра Урсула по-прежнему стояла, вцепившись в крышку гроба. – Предательство! – вновь дружно выдохнула толпа.

–?Я не предательница! – дрожащим от страха голосом воскликнула сестра Урсула. – Предатели – они, вот эти мужчины! Они – ваши враги, они заодно с теми ведьмами, которые ухитрились сбежать из каменного подвала!

Монахини, точно по команде, в каком-то жутковатом единстве покачали обритыми головами и теснее сомкнулись вокруг повозки; их жадные руки тянулись к сестре Урсуле – мимо мужчин, словно тех там и вовсе не было, – в надежде схватить ее и стащить вниз. Она испуганно переводила взгляд с одной монахини на другую, затем в отчаянии посмотрела в сторону запертых ворот, возле которых стояла, сложив руки на груди, могучая привратница. «Предательница!» – снова закричали монахини и схватили сестру Урсулу за одежду. Они пытались сорвать с нее платье и шелковые нижние юбки, они вцепились в ее дорогой кожаный ремень, на котором висели четки и золотая цепь с ключами от монастыря, и в итоге заставили ее упасть на колени.

Однако ей удалось вырваться. Она соскочила с повозки и встала рядом с Лукой, ухватившись за его плечо.

–?Арестуй меня! – сказала она с неожиданной настойчивостью. – Арестуй и прямо сейчас вези меня в Рим! Я во всем признаюсь. Я твоя пленница. Только защити меня!

–?Я арестовал эту женщину, и отныне она – моя пленница и находится под моим покровительством и ответственностью! – громко и внятно объявил монахиням Лука. – Она непременно предстанет перед судом и получит справедливое наказание, обещаю вам это.

Однако слова его никакого действия не возымели.