известно, какие внутренние ресурсы способствовали этому. Перед тобой исповедь, а в его возвращении из состояния окаменения не было ничего такого, в чем можно исповедаться. Фаусто III оставил лишь несколько не поддающихся расшифровке записей.
И рисунки цветущих азалий и цератоний.
Осталось ответить на два вопроса. Если он действительно нарушил соглашение с Богом, совершив последнее причастие, то почему он уцелел во время бомбежки?
И почему он не остановил детей, не убрал балку?
Отвечая на первый вопрос, можно предположить, что он уже стал Фаусто III и больше не нуждался в Боге.
Для ответа на второй вопрос его преемник взялся писать эту исповедь. Фаусто Мейстраль стал соучастником убийства – в результате бездействия, если угодно. Но он неподсуден иному суду, кроме Божьего. А Бог в данный момент далеко.
Пусть Он будет рядом с тобой.
Стенсил проводил взглядом последний исписанный листок, который кружась опустился на линолеум. Неужели имело место случайное стечение обстоятельств, случай, вызвавший бурю в этом стоячем болоте, отчего все москиты надежды с жужжанием устремились в ночной мрак; неужели это случилось?
«Некий загадочный англичанин по имени Стенсил».
Валлетта. И Паола молчала до сих пор… Господи, прошло восемь месяцев. Может, она, отказываясь что-либо рассказать ему, тем самым все это время подталкивала его к тому, чтобы он рассмотрел Валлетту как одну из возможностей? Почему?
Стенсил предпочел бы по-прежнему верить, что для его отца смерть и V. никак не были связаны. Он и сейчас мог бы верить в это (разве нет?), продолжая вести безмятежные поиски. Он мог бы поехать на Мальту и по возможности положить этому конец. До сих пор он держался подальше от Мальты. Боялся, что все закончится, но, черт возьми, если он останется здесь, то все и так кончится. Выйти из игры или искать V.? Он не знал, чего больше боится – найти V. или уснуть. Или того, что это суть одно и то же.
Неужели во всем этом нет ни единой зацепки, кроме Валлетты?
Глава двенадцатая,
I
Пьянка началась поздно, компания поначалу состояла всего лишь из дюжины шальных участников. Вечер был душным, похолодания не ожидалось. Все потели. Собственно, комната находилась на чердаке сирого склада, и жить там нс разрешалось – уже много лет гее дома в округе признавались непригодными для жилья. В один прекрасный день здесь появятся краны, мусоровозы, грузовики, бульдозеры и снесут напрочь все строения, ну а пока никто – ни городская администрация, ни землевладельцы – не видели причин отказываться от небольшого дополнительного дохода.
Таким образом, в жилище Рауля, Слэба и Мелвина витал стойкий дух мимолетности и скоротечности – словно скульптуры из песка, незавершенные холсты, тысячи книг в мягких обложках, сложенные среди цементных блоков и покоробленных досок, и даже мраморный унитаз, стянутый из особняка на восточной окраине 70-х улиц (поскольку особняк заменили многоквартирным домом из стекла и алюминия), были частью декорации экспериментальной пьесы, которую в любой момент и без всяких видимых причин могли прервать интриги безликих ангелов.
Стало совсем поздно, но народ прибывал. Холодильник Рауля, Слэба и Мелвина был уже наполовину заполнен рубиновой пирамидой из винных бутылок; наверху, почти в центре, стоял галлон крестьянского вина, слева полулежали две двадцатипятицентовых бутылки галлийского розового, внизу справа поместилась бутыль чилийского рислинга и так далее. Дверца холодильника оставалась открытой, так что все могли вникать и восхищаться. А что такого? Спонтанные произведения искусства в этом году были в моде.
Уинсам не пришел к началу пьянки и не появился в течение всей ночи. И в последующие вечера не давал о себе знать. Днем у него произошла очередная стычка с Мафией, поскольку он слушал в гостиной записи группы МакКлинтика Сферы, а Мафия в это время пыталась творить в спальне.
– Если бы ты хоть раз попробовал творить, – верещала Мафия, – вместо того чтобы жить творениями других, ты бы меня понял.
– Да кто тут творит? – огрызнулся Уинсам. – Твой редактор, твой издатель? Где бы ты была без них, детка? Нигде.
– Нигде, то есть рядом с тобой, дорогуша. – Уинсам сдался и оставил ее вопить на кота. По дороге к выходу ему пришлось переступить через три бесчувственных тела. Который тут Хряк Бодайн? Все были укрыты одеялами. Старый и дешевый трюк вроде игры в наперстки. А впрочем, какая разница? Она все равно найдет себе компанию.
Уинсам двинулся в центр и через некоторое время забрел в «Ноту-V». Столики были сдвинуты, бармен смотрел по телевизору бейсбольный матч. Два жирных сиамских котенка играли на рояле: один скакал по клавишам, а другой забрался внутрь и драл когтями струны. Получалось так себе.
– Рун.
– Старик, мне надо изменить судьбу. Нет-нет, твоя расовая принадлежность тут ни при чем.
– Разведись. – МакКлинтик, похоже, был не в духе. – Рун, поехали в Ленокс. Я не могу терять уик-энд. О неприятностях твоих женщин слушать не желаю. У меня самого этих проблем хватит на двоих.
– Я не против. Приятная местность. Зеленые холмы. Славные люди.
– Поехали. Там есть одна малышка, которую я хочу увезти из города, пока она от жары не съехала с катушек. А то и того хуже.
Им потребовалось некоторое время на обсуждение. До захода солнца они пили пиво, затем заехали к
