глаза глядят не мигая. Больше ничего необычного в ее внешности нет. Блузка и юбка, длинная зеленая вязаная кофта, ярко сверкает приколотая к ней брошка, туфли на высоких каблуках. Стоя рядом с Эдмундом и пытаясь завязать разговор, она неуверенно покачивалась на них.

— Я раньше работала у леди Балмерино, а сейчас живу с Эди Финдхорн. Видела вас несколько раз в деревне, так хотелось поболтать о старых добрых временах, да все не удавалось…

Лотти Карстерс… Ей сейчас, должно быть, под шестьдесят, а она почти не изменилась, хотя немало лет прошло с тех пор, когда она работала в Крое и доводила всех в доме чуть не до судорог своей крадущейся походкой и привычкой вечно появляться в самое неожиданное и неподходящее время. Арчи клялся, что она за всеми подглядывает и подслушивает, и всегда резко распахивал дверь, уверенный, что увидит притаившуюся за ней Лотти. Эдмунд помнил, что после обеда она неизменно облачалась в коричневое шерстяное платье и муслиновый передник. Никаких муслиновых передников леди Балмерино не приказывала ей носить, Лотти сама это придумала. Ей просто хотелось, чтобы все считали ее старательной и исполнительной прислугой, утверждал Арчи. На коричневом платье под мышками расходились темные круги, и это было самое ужасное — от Лотти пахло потом.

Семья бурно возмущалась, Арчи требовал, чтобы мать что-то сделала, потому что терпеть такую вонь невозможно. Пусть уволит неряху или научит элементарным правилам гигиены. Но бедная леди Балмерино не решалась прогнать служанку, ведь через несколько дней свадьба Арчи, весь дом заполнен гостями, нет ни одной свободной кровати. А накануне знаменательного дня в Крое готовятся закатить грандиозный прием. И потом, у леди Балмерино было слишком доброе сердце, ей просто не хватало духу позвать Лотти и сказать ей в лицо, что от нее пахнет потом. Когда к ней приступали с ножом к горлу, она беспомощно оборонялась:

— Должен же кто-то убирать комнаты и стелить постели.

— Мы сами будем стелить себе постели.

— У бедняжки всего одно платье.

— Так купи ей другое.

— Может быть, это чисто нервное.

— А нервным что, мыться не обязательно? Подари ей кусок мыла.

— Вряд ли это поможет. Может быть… я подарю ей на Рождество коробку талька?..

Но осуществить это деликатное намерение не удалось, потому что вскоре после свадьбы Лотти уронила поднос с рокингемским фарфором, посуда разбилась вдребезги, и леди Балмерино была все-таки вынуждена ее рассчитать, Рождество в Крое праздновали уже без Лотти. И сейчас, загнанный бывшей служанкой в ловушку в магазине миссис Ишхак, Эдмунд подумал: «Неужели от нее до сих пор пахнет потом?», однако проверять не стал, сохрани Господь, только на всякий случай отступил в сторону.

— Конечно, — сказал он, стараясь улыбнуться ей приветливо и дружелюбно, — конечно, я вас помню.

— Золотые были денечки! В тот год, когда Арчи женился на Изабел, я ведь служила в Крое. Разве забудешь то время? Вы приехали на свадьбу из Лондона и целую неделю пропадали у нас, все помогали леди Балмерино.

— Как давно это было.

— Давненько. До чего ж вы все были молоденькие! А лорд и леди Балмерино такие добрые, вот были замечательные люди. Говорят, Крой сейчас изменился, и не к лучшему. Но что поделаешь, всем приходится переживать трудности. Умерла леди Балмерино, вот горе-то было. Она столько мне добра сделала. И мне, и моим родителям. Родители мои тоже умерли, вы, наверное, слышали. А я так хотела поговорить с вами, все случая не выпадало… Да, все вы тогда были совсем молоденькие. Арчи сильный, крепкий, на двух ногах… Кто мог подумать, что ему отстрелят ногу? В голове не умещается…

О, миссис Ишхак, где вы, возвращайтесь скорее! Дорогая миссис Ишхак, спасите меня!

— …о вас я тоже все знаю. От Эди, конечно. А за Эди я очень переживаю, она ужасно растолстела, для сердца-то это вредно. Ах, молодость, молодость! Помните Пандору? Просто вихрь, ураган. И как ужасно она потом себя повела, верно? Уехала и будто пропала, больше ее ни разу здесь не видели, странно, очень странно. Я каждый год ждала, что она хоть на Рождество домой приедет, но нет, так ни разу и не приехала. Даже на похоронах леди Балмерино не появилась. Простите, мне неприятно такое говорить, но, по-моему, это просто не по-христиански. Но чего и ждать, она никогда не отличалась строгими правилами… нам-то с вами это известно, верно я говорю?

Лотти расхохоталась вполне безумным смехом и игриво хлопнула Эдмунда по руке, игриво и очень больно. Он с трудом подавил мгновенно вспыхнувший порыв ответить ударом на удар, расквасить ей от души физиономию. Он представил себе, как этот длинный любопытный нос сомнется гармошкой и вдавится в череп, увидел заголовки местных газет: «Владелец богатого поместья в Релкиркшире избил старую женщину в деревенском магазине». Н-да. Сжал кулаки и спрятал их в карманы брюк.

—.. а ваша супруга ведь была в Лондоне? Замечательно. А сынок жил у бабушки. Видела, видела его несколько раз. Он у вас, кажется, не очень крепкого здоровья?

Эдмунд почувствовал, как горячо стало его лицу. Долго ли еще он сможет сдерживать себя? Никто и никогда не приводил его в такое смятение и не вызывал такой бессильной ярости.

— …на мой взгляд, маловат для своего возраста, слабенький…

— Простите, пожалуйста, мистер Эрд, вам пришлось так долго ждать, — певучий голос миссис Ишхак пресек поток бессмысленной злобы, который изливался из уст Лотти. Миссис Ишхак, святая душа, благослови ее Бог, появилась, неся перед собой ящик с тоником, точно жертву, которую готовилась возложить на алтарь, и спасла Эдмунда от его мучительницы.

— Огромное спасибо, миссис Ишхак.

Скорее, нельзя терять ни минуты.

— Позвольте мне, — он бросился к ней, чтобы освободить ее от тяжелой ноши. — Скажите, а вы не могли бы вписать все это в мой счет?

Он мог расплатиться наличными, но ему хотелось как можно скорее уйти.

— Конечно, мистер Эрд.

— Благодарю вас. — Крепко обхватив ящик руками, он двинулся к выходу, спеша удрать от Лотти.

Но Лотти, выпустив отравленную стрелу, уже исчезла, как сквозь землю провалилась, он только диву дался.

— А что, эта твоя тетка всю жизнь прожила на Майорке?

— Нет, она здесь всего два года. До Майорки она жила в Париже, до Парижа в Нью-Йорке, а до Нью-Йорка в Калифорнии, — ответила Люсилла.

— Перекати-поле.

— Это уж точно. Только она особый сорт перекати-поля: летя по свету, умудряется обрастать золотом.

Джефф засмеялся.

— Какая она?

— Не знаю, я ее в жизни не видела. Когда я родилась, она уже давно уехала, вышла замуж за несметно богатого американца и жила в Палм-Спрингс. Мне она представлялась блистательной светской красавицей. Эдакая обольстительная, порочная, эдакая героиня пьесы тридцатых годов: мужчины валятся к ее ногам как кегли, а она ведет себя с ними дерзко и вызывающе. Когда она убежала из дома, ей было восемнадцать лет. Для такого поступка нужно много смелости. У меня бы в жизни духу не хватило. Ну, и конечно, она была удивительно хороша собой.

— Интересно, она до сих пор красивая?

— А почему бы и нет? Ведь ей еще сорока нет, она в самом расцвете. В Крое в столовой висит ее