— Поместить его обратно в местную начальную школу. Судя по всему, это вполне хорошая школа, она дала ему основательную подготовку. А когда ему исполнится двенадцать, вы сможете вернуться к этому вопросу.
— Вы говорите в точности то же, что и моя жена твердила весь последний год.
— Мне очень жаль, но, оглядываясь назад, я склонен считать, что она, пожалуй, была права. И что мы с вами оба ошибались и виноваты…
Они побеседовали еще, договорились созвониться через пару дней и, наконец, распрощались.
Он принадлежит к числу таких детей. Он еще не готов к жизни в школе-интернате. Мы с вами оба ошибались.
Но потом он все-таки справился с собой и встал из-за стола. Огонь в камине прогорел. Эдмунд перешел через всю комнату, подложил несколько поленьев и развел огонь, как один раз уже делал сегодня, сразу по возвращении домой. Когда сухие дрова разгорелись и языки пламени весело заплясали под дымоходом, он вышел из библиотеки и вернулся в кухню.
Здесь все уже более или менее вернулось в обычное состояние. Вирджиния, Эди и Генри опять сидели за столом, мальчик — на коленях у матери. Эди заварила чай, а для Генри приготовили горячего какао. Вирджиния даже не сняла мехового манто.
Все трое оглянулись на входящего Эдмунда, и он увидел, что слезы Генри высохли и на щеках заиграл слабый румянец.
— Ну вот, дело сделано, — жизнерадостно сказал Эдмунд, взъерошив сыну волосы, и пододвинул к столу еще один стул. — Найдется для меня чашка чая?
— А что ты сделал? — спросил Генри.
— Разговаривал с мистером Хендерсоном.
— Он очень сердится?
— Нет, совсем не сердится. Просто волновался.
Генри сказал:
— Мне очень жаль.
— Ты не хочешь теперь нам все рассказать?
— Да, пожалуйста.
— Как ты попал домой?
Генри отпил еще глоток ароматного сладкого какао, а потом поставил кружку и объяснил:
— На автобусе.
— А из школы как ты выбрался?
По рассказу Генри, все было до смешного просто. Когда дети легли спать, он под одеялом оделся, а сверху запахнулся в халат и, когда погасили свет, вышел — будто бы в уборную. В ванной комнате есть большой сушильный шкаф. На дне его Генри заранее спрятал свое пальто. Он скинул халат, надел пальто и вылез из окна на пожарную лестницу. А спустившись, пошел по задней подъездной аллее и вышел на шоссе, где ходит автобус.
— И сколько тебе пришлось дожидаться автобуса? — спросила Вирджиния.
— Совсем чуть-чуть. Я знал, что он должен скоро подойти.
— Откуда?
— У меня есть автобусное расписание. — Он взглянул на Эди. — Я вытащил из твоей сумки. И оставил себе.
— А я-то гадала, куда оно подевалось?
— Это я взял. И нашел там автобус, который идет в Релкирк. Поэтому я знал, что он придет. Он и пришел.
— Но неужели никто не спросил, почему ты едешь совсем один?
— Да нет. Я был в вязаном шлеме, вроде как в маске, и никто не мог меня узнать. На мне же не было школьной фуражки.
— А где ты взял деньги на проезд? — спросил Эдмунд.
— Ви на прощание подарила мне два фунта, а я их не сдал. Они у меня лежали во внутреннем кармане пальто. И расписание я тоже туда положил, чтобы никто не мог найти.
— Значит, ты доехал до Релкирка. А дальше?
— Вышел на автобусной станции. Уже стало темнеть, а мне нужно было пересесть на другой автобус, который проходит через Кейпл-Бридж. Есть еще автобус прямо до Страткроя, но я не хотел в него садиться, там мог оказаться кто-нибудь знакомый. Я стал искать тот, что идет через Кейпл-Бридж, это было трудно, потому что там их много, и надо было на каждом прочитать, какие названия у него спереди написаны. Ну, в конце концов, я его все-таки нашел. Но он не сразу поехал, пришлось подождать.
— Где же ты с него сошел?
— Я же сказал. В Кейпл-Бридже. А оттуда пешком.
— Ты пешком шел от Кейпл-Бриджа? — переспросила изумленная Вирджиния. — Но, Генри, ведь это пять миль.
— Я не всю дорогу шел, — уточнил Генри. — Я знаю, что этого нельзя, но под конец я все-таки доехал на попутной машине, один очень симпатичный дядя меня подвез, шофер на овечьей перевозке. Довез до самого Страткроя. И тут… — детский голосок, звучавший так звонко и уверенно, опять задрожал. — Тут… — Генри обернулся к Эди. Она сразу отозвалась:
— Не плачь, мое дитятко. Мы не будем про это говорить, раз ты не хочешь…
— Я хочу, чтобы ты сама рассказала.
Эди так и сделала. Своим деловым, спокойным голосом она пересказала заключительную часть его приключения, но и в ее пересказе оно не стало менее ужасным. При упоминании имени Лотти Вирджиния побледнела и, еще крепче обняв сына, прижалась щекой к его макушке и прикрыла ему ладонями глаза — словно хотела, чтобы он больше никогда не видел, как Лотти Карстерс бредет через спальню Эди к окну посмотреть, кто там.
— Генри, Генри, — бормотала она, качая его, как младенца. — О-о, я не могу!.. Какой ужас! Бедненький ты мой…
Эдмунд, тоже потрясенный, тем не менее, сумел совладать с дрожью в голосе:
— И что же ты тогда сделал, Генри?
Ровный отцовский тон немного приободрил мальчика. Он выбрался, встрепанный, из объятий Вирджинии и объяснил:
— Пошел к миссис Ишхак. У нее еще было открыто, она подметала пол в магазине. Она была ко мне очень добра. Мистер Ишхак позвонил по телефону в полицию, и оттуда приехали на машине с сиреной и синей мигалкой. Мы видели из окна. А потом, когда полицейская машина проехала обратно в Релкирк, миссис Ишхак надела пальто, и мы с ней пришли сюда. Она позвонила, потому что дверь была заперта, и тут залаяли собаки и вышла Эди.
Он потянулся за своей кружкой, допил какао и пустую поставил обратно на стол.
— Я думал, что она убита! Лотти надела ее лиловый жакет, и у нее рот был весь красный… Я подумал, что она убила Эди…
Лицо у него опять сморщилось. Переживание было слишком мучительным. Мальчик снова расплакался, и взрослые дали ему выплакаться, а Эдмунд даже не стал говорить, чтобы он был мужчиной, а просто сидел рядом и смотрел на своего плачущего сынишку с восхищением и гордостью. Потому что Генри, восьми лет от роду, не просто сбежал из школы, а осуществил побег по всем правилам: заранее спланировал всю операцию, проявив невиданную отвагу, здравый смысл и предусмотрительность. Он обо всем подумал, подготовился на все случаи, и только внезапное зловещее появление несчастной Лотти Карстерс под конец сломило его.