Ноэль проснулся от сильной жажды. И от чего-то еще более настоятельного. Когда разобрался, оказалось, что его разбудила потребность любви. Тяга к Алексе. Полежав немного с пересохшим ртом, в одиночестве, на чужой кровати, в незнакомой комнате, где в распахнутые окна смотрелась черная, без единого огонька бурная ночь и не слышно было проезжающих автомобилей, только ветер гнул и мотал верхушки деревьев, он с тоской подумал про Лондон, про дом на Овингтон-стрит, где в комфорте, окруженный заботой, он жил эти последние месяцы. В Лондоне, если бы ему захотелось среди ночи пить, надо было только протянуть руку к стакану родниковой воды с кружком лимона, которую каждый вечер перед сном готовила для него Алекса. Если в темный предрассветный час он ощущал желание, достаточно было повернуться на бок в мягкой постели и притянуть к себе Алексу. Как бы крепко она ни спала в эту минуту, она даже спросонья всегда отзывалась на его пыл с нежной страстью, которой он ее обучил, и радовалась новоусвоенной науке любви, уверенная в том, что желанна.

Размышления такого рода совсем не помогли делу. Наконец, не выдержав жажды, он зажег лампу на столике и вылез из кровати. Прошел в ванную, пустил холодную воду, наполнил стаканчик для чистки зубов. Вода ледяная, чистая и свежая на вкус. Ноэль осушил один стаканчик, налил еще и, вернувшись в спальню, постоял на пронизывающем сквозняке, вглядываясь в темноту.

Отхлебнул еще. Эту жажду он утолил, но другая осталась. Родниковая вода и Алекса. Две основные жизненные потребности, сейчас такие насущные и странным образом как бы повторяющиеся одна в другой. Выстроилась цепочка эпитетов: чистая, прозрачная, свежая, хорошая, неиспорченная, незамутненная. Они одинаково подходят и к природной стихии, и к женщине. И еще за общей скобкой — Животворная.

Алекса.

Он гордился, что это благодаря ему она из нескладной девочки-подростка расцвела в уверенную, грациозную женщину. Он был потрясен и глубоко тронут тем, что она оказалась девственницей, но также сознавал, что и сам немало получил от близости с нею, на него излились щедрые дары любви, участия и кроткого безоглядного расположения, ибо ее богатства не сводились к одному только имуществу. Общение с Алексой останется прекрасным эпизодом в его жизни, и что бы ни ждало его в дальнейшем, об этом он всегда будет вспоминать с благодарностью.

Но что его ждет? Впрочем, думать на эту тему сейчас не хотелось. Сейчас у него в мыслях было только одно — Алекса. Она спала в своей бывшей детской в собственной старой кровати, где-то неподалеку, через лестничную площадку и дальше по коридору. Может быть, пойти отыскать ее, бесшумно открыть и закрыть за собой дверь, забраться под одеяло. Она подвинется, она повернется к нему, с готовностью раскроет объятия, оживая, пробуждаясь всем телом…

Он стоял и обдумывал такую возможность, но, в конце концов, решил воздержаться — по соображениям скорее практическим, чем высшим, так он, по крайней мере, сам считал. Ему было отлично известно по собственному опыту, как легко заблудиться ночью в темных коридорах чужого загородного дома, и вовсе не улыбалась перспектива быть обнаруженным наутро в каком-нибудь чулане вместе с пылесосом и пыльными тряпками. Здесь, в Балнеде, не сошлешься и на то, что якобы искал уборную, ведь в его распоряжении превосходный совмещенный санузел при спальне.

Но даже если отвлечься и от практических опасений, и от доводов, более возвышенных, все равно он едва ли отважился бы отправиться на поиски Алексы. Это было как-то связано с самим домом. Едва переступив порог, он сразу ощутил его особую, семейную атмосферу, которая просто исключала всякую мысль о том, чтобы красться под покровом ночи по коридорам. Длинный разговор с Ви на горе только укрепил в нем эти представления о Балнеде. Словно бы все, кто жил здесь прежде, никуда не ушли, а остались в этих стенах, живут, дышат, занимаются своими делами — и наблюдают, может быть, даже судят. Не только Алекса и Вирджиния, но и Вайолет, и ее верный любимый Джорди. А прежде них — сэр Гектор и леди Примроуз Айкенсайд. Они твердо стоят на страже старых устоев и не отступаются от принципов, по- прежнему распоряжаясь этим большим домом и его многочисленными обитателями и следя за тем, чтобы каждый был на своем месте — дети в детских, гости в комнатах для гостей, горничные и служанки — в мансардах. Как раз о такой наследственной усадьбе мечтал Ноэль мальчиком в Лондоне. Размеренная, обеспеченная жизнь с издавна заведенными порядками и со всеми сопутствующими прелестями загородного времяпрепровождения. Теннис, пикники, еще гораздо роскошнее, чем тот, что был устроен сегодня. Лошади, дробовики, удочки, и преданные сородичи, и егеря, которые всегда рады помочь и наставить молодого джентльмена.

Сегодня утром, по дороге в Страткрой, сидя в машине рядом с Алексой, ослепленный открывающимися видами, красками и искрящимся воздухом, Ноэль представлял себе, будто возвращается в прошлое, в мир, некогда знакомый, но забытый. Однако на самом деле мир этот был ему незнаком, он только сейчас открыл его для себя, и так не хотелось снова его лишиться! Он впервые в жизни нашел свое место на земле.

А как же Алекса?

Ему слышался голос Ви: «Если вам неизбежно придется причинить ей боль, сделайте это теперь, пока еще не поздно». Звучало немного зловеще. Может быть, так или иначе, уже поздно, в его отношениях с Алексой достигнут водораздел, и пришло время оглянуться, окончательно оценить ситуацию и к исходу этой недели принять решение.

Он как бы со стороны представил самого себя, колеблющегося на самом гребне водораздела, перед ответственным выбором дальнейшего пути. Можно вернуться назад той же дорогой, то есть расстаться с Алексой, попрощаться, объясниться, сложить пожитки и съехать из ее дома на Овингтон-стрит — назад в старый полуподвал в Пембрук-Гарденс, объяснив негодующим жильцам, что им придется подыскать себе другое пристанище. И вернется прежняя жизнь, возобновится вращение в прежнем кругу. Надо будет обзвонить знакомых, походить по пивным, начать снова обедать в ресторанах, добывать телефонные номера костлявых светских красавиц, угощать их, слушать их болтовню. И ехать вечером в пятницу куда- нибудь за город, а в воскресенье затемно возвращаться в Лондон, изводясь в дорожных заторах.

Ноэль вздохнул. Но ведь он всегда так жил. Отчего бы и не вернуться к старому?

А другая возможность, другая дорога предполагает принятие неких обязательств. Перед Алексой и всем, что за ней стоит. Эти обязательства, понимал он, раз принятые, будут в данном случае бесповоротны. Обязательства на всю жизнь. Ответственность. Женитьба. И, возможно, дети.

А может быть, пора? В тридцать четыре года он все еще остается в чем-то незрелым юнцом. Глубинная, мучительная неуверенность в себе прячется в укромных уголках его души, не дает покоя. Может быть, и вправду пора? Может быть. Но страшно.

Ноэль передернул плечами. Хватит. Ветер усилился, трясет оконную раму. Оказывается, Ноэль продрог. И холод, как ледяной душ, наконец, погасил его невостребованный пыл. Тем самым еще одна проблема снята. Ноэль забрался в кровать, навалил на себя одеяла и погасил свет.

Он еще долго лежал без сна, и когда, наконец, повернулся на бок и заснул, решение все еще не было принято.