В середине зимы в этой холодной северной стороне светало поздно. Просыпаясь, Элфрида открывала глаза в полнейшей темноте и не сразу могла сообразить, который час. Она осторожно нащупывала часы, скосив глаза, вглядывалась в светящийся циферблат, и если это было два часа ночи, она, случалось, выбиралась из постели, надевала халат и шла в ванную. Иногда было пять утра. Или восемь — время вставать, и все равно никакого просвета в небе, черно, как в полночь.

Этим утром она протянула руку, дотянулась до часов — была половина восьмого. Рядом с ней спал Оскар. Она тихо, чтобы не потревожить его, выбралась из постели, надела теплый халат, сунула ноги в тапочки и подошла закрыть окно. Снова шел снег, не густой, но тяжелый, слякотный; ветер гнал с моря крупные, влажные снежинки. Они кружились вокруг церкви, неслись меж черных ветвей кладбищенских деревьев, свет уличных фонарей окрашивал их в золото. Зрелище было настолько эффектное, что Элфриде захотелось, чтобы кто-то еще полюбовался этим золотым снегопадом. Оскар будет недоволен, если его разбудить, поэтому она не стала его трогать и спустилась на кухню, где вскипятила чайник и заварила чай. Поднявшись в гостиную, раздернула занавеси и поставила на столик у окна две кружки. Потом пошла в мансарду будить Люси.

Люси спала, как младенец — ладошка под щекой, длинные волосы обвились вокруг шеи. Кровать ее стояла под окном, уходившим под самую крышу. Занавески не были задернуты, стекло сплошь залепил мокрый снег. Элфрида включила лампочку возле кровати.

— Люси!

Люси пошевелилась, потом повернулась, зевнула и открыла глаза.

— Люси…

— Ум-м-м…

— Ты проснулась?

— Теперь да.

— Вставай. Хочу тебе кое-что показать. И я приготовила чай.

— Который час?

— Без четверти восемь.

Люси, сонная, села, потерла глаза.

— Я думала, сейчас ночь.

— Нет, утро. И такое прекрасное. Все еще спят, но я хочу кое-что тебе показать.

Все еще в полусне, Люси встала, закуталась в верблюжий халат.

— Холодно, — сказала она.

— Это ветер. И опять идет снег.

Они спустились по лестнице. В доме стояла тишина. Гостиная была полна света, который лился снаружи.

— Посмотри! — Элфрида перешла комнату и устроилась на кушетке под окном. — Какое изумительное зрелище! Я просто не могла не показать тебе. Боялась, что снег прекратится и ты этого не увидишь. Но все так, как было, когда я проснулась.

Люси села возле нее и теперь уже не отводила от окна глаз. Немного погодя она сказала:

— Как в стеклянных шариках, у меня были такие. Внутри у них была вода и маленькая церковь, а если потрясешь, то начинал падать снег.

— И я тоже вспомнила такие шарики. Но эти хлопья золотые, потому что светят фонари. Они как золотые лепестки.

— Такие картинки рисуют на рождественских открытках, — сказала Люси, — только кажется, что на самом деле так никогда не бывает.

— А какие чистые улицы! Ни одного следа, ни человеческого, ни от машины. Как будто в мире существуем только мы с тобой и никого больше. — Элфрида помолчала, о чем-то задумалась. — Боюсь, на дорогах будет плохо: метель, сугробы. Хорошо, что нам не нужно никуда ехать. — Люси поежилась. — Пей- ка чай, Люси.

Люси обхватила кружку ладонями, наслаждаясь ее теплом, и с удовольствием начала пить. Обе молча смотрели в окно. Потом появилась одинокая машина, объехала церковь и устремилась по направлению к шоссе. Она ехала медленно и осторожно, оставляя за собой след из пары темных полос. Когда она скрылась, Люси спросила:

— А который теперь час во Флориде?

Элфрида опешила. Люси никогда не говорила ни о Флориде, ни о матери, ни о ее новом друге.

— Не знаю, — спокойно ответила она. — Кажется, разница в пять часов. Значит, три часа ночи. Наверное, там тепло и влажно. Довольно трудно представить. Я никогда не была во Флориде. И вообще в Америке. — Элфрида ждала, что Люси продолжит разговор, но девочка ничего больше не сказала. — Тебе хотелось бы там побывать? — мягко спросила Элфрида. — Синее небо, пальмы, бассейны…

— Нет. Я бы все это возненавидела. Потому я туда и не поехала.

— Но твоей маме это было бы приятно. А у тебя получились бы замечательные каникулы.

— Мне не нравится Рэндал Фишер.

— Почему же?

— Он такой скользкий. Противный.

— А может, на самом деле он милый и безобидный.

— Вот мама так и считает.

— Тем лучше для нее.

— Мне в тысячу раз приятнее быть здесь, чем во Флориде. Здесь настоящее Рождество. Правда, оно будет настоящим?

— Я надеюсь, Люси. Но не уверена. Подождем — увидим.