Галь: Он
Немчинова : Он
Французский текст : Il s'est assis avec indignation (p.69)
Галь: наши разговоры стали более
Немчинова : наши беседы стали более
Французский текст : sont devenus plus cordiaux (p.70))
Приведем и еще параллели.
Защитник говорит «доверительно и дружелюбно» (Галь, с.157) – «с... уверенностью, с... сердечностью» (Немчинова, с.120), – «plus de confiance et de cordialité» (p.91).
Председатель суда задает вопрос «даже как бы доброжелательно» (Галь, с.149) и «как мне показалось, с оттенком сердечности» (Немчинова, с.106), – «avec une nuance de cordialité» (p.79).
«У меня внутри всё закаменело,» – рассказывает о себе герой Галь (с.157). «Но мое сердце так и не раскрылось,» – говорит он у Немчиновой (с.120), – «mais je sentais mon coeur fermé» (p.91).
Галь последовательно отказывается от «сердца» и «сердечности», даже там, где французский текст дает право к ним прибегнуть. В устах ее Мерсо эти слова немыслимы. Для Немчиновой слово «сердечность» естественно рождается даже там, где во французском тексте для него почти нет формального повода («Я не имел права проявлять сердечность», с.116, – «de me montrer affectueux», p.88), – оно принадлежит к тому ряду слов, которыми постоянно пользуется Мерсо.
Герой Немчиновой – человек, отягощенный чувством вины, человек с «совестью».
Когда герою Камю приходится сообщить девушке, с которой он только что приятно провел время на пляже, что у него накануне умерла мать, и возникает минутная неловкость, Мерсо хочет что-то объяснить Мари, сказать, что он здесь ни при чем, но он оставляет свое намерение. «De toute façon on est toujours un peu fautif,» – думает он про себя – с такой особенно сложной для переводчика простотой.
«Как ни крути, всегда окажешься в чем-нибудь да виноват,» – пишет Галь (с.124), то есть тебе всегда что-нибудь (виноват ты или нет) поставят в вину. «Так или иначе тебя всегда в чем-нибудь упрекнут,» – поддерживает этот вариант Адамович.
Нет, утверждает Немчинова: «Человек всегда бывает в чем-то немножко виноват» (с.63). Это иное ощущение. Оно подкрепляется сценой со священником:
Je lui ai dit je ne savais pas ce qu'était un péché. On m'avait seulement appris que j'étais un coupable (p.98).
Я сказал: а мне неизвестно, что такое грех, мне объявили только, что я виновен (Галь, с.161).
Я сказал, что о грехах на суде речи не было. Мне только объявили, что я преступник (Немчинова, с.128).
Эта фраза как бы оставляет возможность предположить, что совесть Мерсо не молчит – ее просто не затронули на суде.
Мерсо отказывается обратиться мыслями к Богу:
Quant à moi, je ne voulais pas qu'on m'aidât et justement le temps me manquait pour m'intéresser à ce qui ne m'intéressait pas (p.97).
Ну, а я не хочу, чтобы мне помогали, и у меня совершенно нет времени заниматься тем, что мне неинтересно, – категорически заявляет Мерсо у Галь (с.160).
Но я вовсе не ищу ничьей помощи, да у меня и времени не достанет –
Как полно значения это сослагательное наклонение, какая в нем огромная уступка священнику, какая деликатность и душевная мягкость.
Для немчиновского Мерсо доброта и благожелательность – естественные чувства. Недаром при первом разговоре с адвокатом он хочет внушить ему «симпатию» к себе: «не для того, чтобы он лучше защищал меня на суде, но, если можно так сказать,
Вот как по-разному понимают переводчики простое и многозначное слово «naturellement».
А вот как по-разному раскрываются мысли героя, получившего от Раймона револьвер и глядящего в упор на стоящих перед ним арабов, незадолго до рокового выстрела.
J'ai pensé en ce moment qu'on pouvait tirer ou ne pas tirer (p.60).
И я подумал – можно стрелять, а можно и не стрелять, какая разница (Галь, с.138).
Галь вводит редкое для нее уточнение – «какая разница», частую и любимую присказку Мерсо, – подчеркивая его равнодушие к тому, что считается нравственной и юридической нормой.
