– А ночью я спать приучен, барон…
Фермору он сказал при встрече такие слова:
– Дай мне ключи от секретных казематов Кенигсберга…
– Какие ключи?
– Те самые, коими ты затворил в узилище офицеров российских, чтобы они тебе, прохвосту, не мешали карьер делать! Знаю, что и Петр Румянцев туда бы угодил, будь только воля твоя…
Через два дня – без пышности и литавр – Салтыков покинул Кенигсберг, ни с кем не попрощавшись; он выехал к армии – на Познань. Но бывают же такие несуразности в истории: армия встретила его недовольством и подозрениями.
– Курица мокрая… коса прусская! – слышал он за спиной.
Салтыков, и без того гнутый годами и невзгодами жизни, согнулся еще больше от недоверия солдат, которых он горячо любил и почитал. Но командование над армией принял смело.
– Не прими я, – говорил, – так опять Фермишка вылезет. А мне Фридриха побить охота… Он у меня недолго побегает. Я его в Берлине, сукина сына, без штанов заставлю капитуляции писать!
Впервые за эти годы появился настоящий главнокомандующий. Человек упрямый, самоуправный, хитрый, с твердой и властной рукой полководца. Немцы при нем в штабах попритихли – он им ходу не давал.
– Может, иные из них, – размышлял Салтыков, – и честно служат России. Но уже сколько изменщиков из их числа было! Проверять же каждого некогда – война идет, а посему за лучшее сочту всех иноземцев держать от секретов своих подалее…
Салтыков при дворе милостей не искал. Интересы государства и армии он ставил превыше всего. Приказов же от Конференции он не любил и отметал их в сторону:
– Коли доверили, так и доверяйте до конца. Стоит мне ложку ко рту поднести, как из Петербурга меня под локоть советники пихают – не так, мол, ем! Проглочу и без ваших подсказок…
Бедный Салтыков – ему этой самостоятельности не простят.
Ни в Петербурге, ни в Вене! А год был уже 1759-й.
Незадолго до этого в русской армии появился человек в громадной треуголке, который, так же как и Салтыков, стремился к самостоятельности (но лишь ради карьеры). Звали его Курт Готлоб граф Тотлебен, и он был последним иноземцем, принятым на русскую службу… Имя этого человека настолько прочно вошло в историю Семилетней войны, что мы расскажем о нем подробнее.
Тотлебен был из тюрингских немцев. Смолоду его болтало под знаменами курфюрста Саксонии, герцога Вейсенфельсского, курфюрста Баварского, в войсках Голландии, затем короля Пруссии и опять в Голландии… Первую свою жену граф бил смертным боем, и она бежала от него, бросив сына и всё свое состояние. В доме голландского негоцианта Тотлебен изнасиловал его приемную дочь, девочку тринадцати лет, а перед этим убил за карточным столом товарища по полку. После чего бежал из Голландии, вместе с совращенной девочкой, прямо в Берлин. Здесь он обвенчался и в приданое за невестой взял все состояние негоцианта. Тотлебен разбогател, у него появились большие поместья в Бранденбурге и Пруссии. Но вторую жену он стал избивать, как и первую. Это дошло – через фискалов – до короля Фридриха, который в делах семейной нравственности был строг, и Тотлебен, боясь суда, бежал обратно в Голландию, оставив в Пруссии сына от первого брака. Вскоре началась война. Будучи в чине полковника, Тотлебен направился в русское посольство – к резиденту графу Головкину…
– России вы не нужны, – отвечал Головкин на все предложения Тотлебена перейти на российскую службу.
Тотлебен оказался прилипчив – из русского посольства он просто не вылезал. Он говорил, что богат. Показал счета из банков: да, богат! Узнав, что Россия снаряжает отдельный корпус для рейда в земли Саксонии, он говорил, что берет на себя поставку 10 тысяч человек и четырех тысяч лошадей. За это ему нужны: чин генерал-майора и… полная самостоятельность в боевых действиях. Лентяю Головкину он так надоел со своими проектами, что тот наконец сказал (лишь бы отвязаться от Тотлебена):
– Рекомендаций вам не дам. Проект ваш отсылаю в Петербург, и вы езжайте следом за проектом…
Прибыв в столицу России, граф угодил под личное покровительство Фермора, который стал усиленно выдвигать Тотлебена по службе. Наконец этот проходимец своего добился: получил отдельный корпус. С упорством неустанным Тотлебен стремился к самоуправству. И во власти был своеволен. Жесток в наказаниях солдат. Груб и невыносим с офицерами. Никаких рапортов о своих действиях не присылал. Часто даже не знали, где его корпус находится. Русского языка не ведал. И – грабил, грабил, грабил… Скоро за границу, морем в Любек и по Эльбе, поплыли таинственные лодки с ящиками. Счета Тотлебена в банках Европы росли. Вот когда началась для него роскошная жизнь!..
Но Тотлебен не знал, что с самого начала, едва переступив порог кабинета Головкина, он уже не принадлежал самому себе. Его безжалостно схватила и властно держала за глотку
– Это просто замечательно, – сказал король, нервно потирая руки, – что Тотлебен такой грязный, подлый и поганый… Нам повезло: с ним не придется долго возиться!
Внимательно выслушал король доклады секретной службы.
– Имение Шольп и мызу Луппо в Померании, а также гершафт Милич в Нижней Саксонии, – велел король, – немедленно секвестировать в мою пользу. Банковские счета Тотлебена арестовать, чтобы для начала он поизвивался в корчах жадности.
Ему доложили, что сын Тотлебена, мальчик тринадцати лет, состоит ныне в кадетах берлинского корпуса.
– Отлично, – рассудил король. – Этого сопляка заверните в мундир рядового солдата, дайте хорошего пинка под зад, чтобы не ревел, и отправьте на войну. Тотлебен немедленно должен узнать и об этом… Кто в Пруссии его доверенное лицо?
– Еврей Гиршель, служащий имений Тотлебена.
– Пусть Гиршель срочно сообщит Тотлебену в Россию о несчастиях, посыпавшихся на его голову… Сковородка должна быть постоянно на огне, чтобы Тотлебен жарился и пекся!
Из Бреславля король вызвал Исаака Саббатку – своего давнего и опытного шпиона, которому всегда доверял.
– Здравствуй, мой старый приятель, – приветствовал его Фридрих. – Как здоровье твоей жены? Веселы ли детишки?
Саббатка с чувством поцеловал жилистую длань короля.
– Вы так добры, ваше величество… – прослезился старый еврей.
– Будет тебе плакать… Садись, старина. Потолкуем…
Саббатка, под видом торговца яйцами, с корзиной под локтем, проделал весь путь пешком. Кордоны для маркитантов, как и для проституток, тогда не существовали… Тотлебен при свидании с Саббаткой сразу понял, что только король спасет его, вернет ему имения, избавит сына от смерти в бою, – для этого надо быть благоразумным.
– Я, – сказал ему Саббатка, – буду вашим почтальоном. Верьте: письма ваши не пропадут. Их адрес – в руки короля! Подписывать же свои письма к королю вы должны только так…
И он показал Тотлебену клочок бумажки с цифрами: 1 2 8 4.
– Что мне сообщить королю, помимо слов благодарности?
– Он шлет вам в подарок вот это святое яичко…
Саббатка удалился, оставив на столе генерала яйцо. Оно было легким. Сбоку его отверстие залеплено воском. Тотлебен раздавил скорлупу в кулаке. Внутри была записка – полный перечень вопросов об армии Российской империи…
Скоро Фридрих получил первое, очень важное донесение о военных планах русской армии. Тотлебен подписывался так:
«…верный раб, хотя и весьма болен горячкою, однако не престанет до последнего своего издыхания принципалу служить и оказывать до гроба, что вам наивернейший – 1284».
Мария Терезия решила наградить своего главнокомандующего Дауна медалью, на которой были отчеканены слова: «Gunctando vincere perge» («Продолжай побеждать медлительностью»). Вот уж кто действительно умел не рисковать, так это австрийцы! Фридрих иногда весь в
