Лазутчики доносили ему о перестроениях в русском лагере: войска Фермора выстраивались в боевое каре.

– Зейдлиц, ты слышал? – живо обернулся король к своему любимцу. – Я так и думал, не иначе… Ведь этот Фермор служил при Минихе, и сейчас он строит у Цорндорфа «миниховское каре». Оно пригодно для войны с татарами, но… Мы же не татары, и Фермору не мешало бы знать это… Впрочем, – закончил король спокойно, – пусть этот новоявленный Филидор ставит пешки, как ему угодно. Мы же сделаем ход конем и спасем короля!..

Весь день Фридрих следил за расстановкой фигур в предстоящей игре. Фермор, укрепясь при Цорндорфе, выбрал позицию для боя неудачную. Удачной же позиции он выбрать уже не мог. Этому мешал обходной маневр прусской армии. Король заставил Фермора встать там, где осталось свободное место. Из двух бед Фермор выбрал меньшую. С тыла он оградил свой лагерь болотистой речушкой Митцель, а на крутых оврагах расположил артиллерию. Фланги же русского каре были едва прикрыты…

– Вы видите? – сказал король. – Фермор трудится для моей славы бесплатно. Но с таким старанием, будто я ему заплатил!

В ночь перед боем король был весел и читал стихи. Свои стихи и стихи любимого им Расина. Прощаясь перед сном с секретарем де Каттом, король дружески поднес ему тарелку, доверху наполненную прозрачным и чистым виноградом.

– Такая ночь… такая волшебная ночь! – вздохнул король, посмотрев на звезды. – Ешьте, мой друг, виноград… Кто знает, придется ли нам есть его завтра?

В русском лагере уже спали, только возле одной офицерской палатки еще долго трещал костер. Шла игра в карты. А поодаль, вдрызг проигравшийся, сидел Григорий Орлов. Было ему скучно, и нехотя жевал он краюху черствого хлеба.

– Черти! – просил иногда. – Дайте и мне метнуть.

– Икрой, что ли, метать будешь? – отвечали ему игроки.

Денег и впрямь не было. Аргамаков сдуру предложил:

– Гришка, приволоки нам сюда адъютанта Фридрихова! Мы тебе за это, ей-ей, все долги скостим и еще вина поставим…

Орлов молча отошел от костра. Вскоре послышался мягкий топот копыт – по краю дороги легкой тенью пролетел всадник.

Игроки, побросав карты, вскочили на ноги:

– Гришка! Ты что, рехнулся?.. Мы пошутковали, Гришка!..

Фермор был разбужен матерной бранью часовых. Кто-то барахтался в приделе шатра, отыскивая заполог. Шпоры разрывали голубую парчу. В курятниках забеспокоились куры. Фермор прижег одну свечу от другой, взвел тугие курки пистолета.

– Ну-ну, – сказал. – Кого там нечистая сила несет?

Ввалился к нему Орлов и скинул с плеча своего, будто мешок, прусского офицера. Вырвал кляп ему изо рта – представил:

– Адъютант королевуса прусского… граф Шверин!

– Хорошо, голубчик, – зевнул Фермор. – Но что же вы, не спросясь, меня перед баталией будите? Идите, не мешайте…

Граф Шверин был очень удивлен, когда его похититель сказал на добротном немецком языке:

– Любезный граф, вы ложитесь на спину, а я преклоню вам голову на живот… Что поделаешь, – говорил Орлов, устраиваясь поудобнее, – я не привык спать без подушки…

Фермора скоро опять разбудили. Был всего пятый час утра. За пологом шатра проснулся и принц Карл Саксонский, который страстно желал «проявить» себя в баталии, дабы заполучить от щедрот России корону герцогов Курляндских.

– Разбудите и барона Сент-Андре, – сказал Фермор.

Подняли с постели представителя Вены при русской ставке. Сент-Андре срочно явился, позевывая сладчайше, в роскошном халате и атласных туфлях. Над ланкартами трепетно дымили свечи.

– Что случилось? – спросил Сент-Андре.

– Нас окружили, – сообщил Фермор. – Король отрезал нас поначалу от Румянцева, отсек и от связи с вагенбургами. Фридрих стоит так близко, что я затылком чувствую его дыхание.

– Надо менять весь фронт, – посоветовал Сент-Андре. – И старайтесь поскорее разломать каре, построенное нами. Войска следует выводить в обычную линию…

– Вы так находите, барон? – нахмурился Фермор.

– А иначе… сложить знамена! – подсказал принц Саксонский.

Лагерь ожил. Перестроение, столь спешное, вызвало замешательство. Вторые линии войск становились теперь первыми. Первые – вторыми. Каре с треском разламывалось. Левый фланг становился правым флангом. Офицерам, особенно полковникам, спросонья предстояло быстро переубедить себя в правилах диспозиции. Разом все оказалось наоборот. Великая неразбериха в обозах уже началась. Артиллерия путалась среди повозок…

Перестроение продолжалось до утра, но так и не закончилось. Король ждать не стал и открыл сражение – решающее сражение Семилетней войны, которое вошло в историю народов под названием – Цорндорф!

Рано-рано утром, еще не рассвело, Фридрих проехал через свой компанент, говоря солдатам:

– Враг жесток и опасен. Будьте же беспощадны и вы! Сегодня мы должны забыть о жалости к побежденным…

Теперь, когда все было решено, он не спешил, и баталия началась лишь в девять часов утра. Никто из генералов Пруссии никогда не знал – как откроет Фридрих сражение. Но у короля был давний излюбленный прием, проверенный в викториях.

– Косая атака! – провозгласил он…

Русские священники еще проезжали вдоль рядов своих войск – верхами на лошадях, с хоругвями, кропили воинов водицей с рыжих метелочек. Солдаты вынимали кожаные манерки, наспех делали глоток- другой водки и кричали согласно:

– Виват Россия-а!..

Цорндорф уже горел, разделяя противников. Гусарские эскадроны Фридриха обходили русский лагерь во флангах. Неторопливо переползая через холмы и балки, неумолимо двигался классически четкий прусский строй. Медленно развернулся он в линию боевого порядка.

Над соседним лесом, за которым протекал Одер, радостно взлетели розовые от солнца аисты. В руках полковых тамбурмажоров, небывало вспыхивая, крутились под музыку нарядные штанги – все в бахроме и золоте, в лентах алых, в серебряных кистях.

Дум-ду-ду-дум… Ду-ду-дум! – грохотали барабаны.

Пруссаки подошли ближе, и тогда умолкла страшная молотьба палок по тугим шкурам барабанов. На смену им вдруг тоненько и нежно, почти миролюбиво запели плаксивые гобои:

Ich bin ja, Herr, in deiner Macht…[17]