Глянул султан на гостя своими узенькими щелочками, спросил весело:

– Чем сашку чистишь? Блестит здорово?

Мышецкий чуть-чуть подвытянул шпагу из ножен – объяснил, чем ее следует чистить, чтобы она была как новенькая. Султан потрогал на нем пуговицы, потеребил шитье мундира, причмокнул губами:

– Ну, садись, тюра[10]. А то мы есть хотим. Тебя ждали… Чего раньше не ехал? Я давно проснулся.

– Сиятельный султан, – ответил Мышецкий с поклоном, – вы бы только знали, как я вас ждал!

Сергей Яковлевич сел, как и все, скрестив под собой ноги в белых штанах (пропали штаны, решил он сразу).

Сбоку к нему подскочил молодой киргиз и показал серебряную вилку.

– Вилка, – сказал он, широко улыбаясь.

Султан обратился к Мышецкому почти небрежно:

– А ты дай ему, тюра!

Мышецкий снова раскрыл кошелек и дал. Тогда перед глазами князя сверкнула ложка.

– Ложка! – сказал киргиз, улыбаясь еще шире.

– Дай, – снова велел султан, и Мышецкий снова дал.

– Ножик, – объявил киргиз, растаяв в улыбке.

Мышецкий кашлянул и защелкнул кошелек.

– Благодарю вас, – сказал он.

Султанский прихвостень перестал улыбаться и отошел в сторону, встав под беркутами.

– Сиятельный султан, – начал Сергей Яковлевич, – настоятельная необходимость вызвала нашу встречу, и вопросы, кои собираюсь я предложить вам, не терпят отлагательства…

Самсырбай хлопнул в ладоши, и между ним и Мышецким поставили широкое блюдо с бараньими почками. Острым кривым ножом султан быстро кромсал почки на мелкие части.

Мышецкий поправил пенсне и заговорил с настойчивостью:

– Мне стало известно, что казенные земли ваше сиятельство соизволило продать подданным другой державы. Я не посмел бы возражать, знай я, что земли отданы вами бедным киргизам: они истинные хозяева степей. Но вы этого не сделали…

– Погоди, тюра, – остановил его султан. – Каурдак кушать будем, говорить потом будем. Прости, тюра, я руками подам. Бешбармак – гостю почетному!

Он руками накидал обрезки почек на тарелку и протянул ее Мышецкому. Было неприятно, но вице- губернатор стал есть.

На время рот ему заткнули.

– Спасибо, сиятельный султан, – снова начал Сергей Яковлевич, отодвигая пустую тарелку. – Итак, вы запродали земли представителям иностранной державы, которые…

Самсырбай кликнул джетаков, чтобы те приблизились.

– Они жиру хотят, – сказал султан.

Мышецкий не понял, и Самсырбай объяснил, как надо оказать почет этим старцам, чтобы они не обиделись на гостя. Делать нечего, Сергей Яковлевич собрал с тарелки жир на ладони и вытянул их перед собой.

– Так? – спросил он.

– Так, так, тюра! – закивал Самсырбай.

Почтенные старцы наклонились и, как собаки, облизали руки Мышецкого; при этом они благодарили его:

– Джаксы булата, тюра, теир джалгасен!..

Самсырбай сказал:

– Теперь ты дай им!

Сергей Яковлевич, начиная злиться, снова раскрыл кошелек. Решил быть напористым.

– Султан, – сказал он, уже без титула, – я вас еще раз спрашиваю: по какому праву вы продали землю подданным германской империи? Эта земля не только ваша…

– Киргиза земля, – ответил султан, деликатно рыгая в сторонку. – Аллах дал… царь Михаил дал… Он добрый был! Грамота есть…

– Земля числится казенной. Вы владеете ею лишь по праву стародавнего обычая. Мне известны все ваши банковские операции, и, к сожалению, я…

– Не спеши, тюра, – поднял руку султан, сверкая золотыми наперстками.

Прямо напротив вице-губернатора уселся дряхлый старец с длинной, как ружье, балалайкой в руках и гнуснейшим голосом затянул песню.

– Слушай, – сказал султан. – Он тебя хвалит. Самый мудрый ты, самый смелый в нашей степи… Слушай, хорошо поет!

Ну, что тут делать? Мышецкий решил подождать, но певец не унимался. Казалось, никогда не кончится его песня – длинная и тягучая, как осенняя верста.

Когда же он всхлипнул и замолк, Самсырбай сказал:

– Дай ему! Окажи честь…

Сергей Яковлевич взял кошелек и швырнул его в певца.

– Возьмите! – крикнул он. – И не приставайте. У меня более ничего нету…

Ему стало худо от бешенства. Ублюдок в золотых наперстках с погонами прапорщика на плечах дурачит его здесь, как мальчишку. Доколе же терпеть?

Мышецкий встал.

– Хватит, – заявил он. – Я закрыл уже перечисление денег по вашему счету, султан… Мне нужно говорить с вами по делу! По важному делу…

Глаза-щелочки Самсырбая совсем закрылись. Живот его вдруг заходил ходуном под заляпанным жиром халатом, и султан издал первое сладчайшее храпение.

– Погодите спать! – крикнул Мышецкий.

Но зевнул один джетак, за ним другой, третий…

Свита султана тоже погружалась в сон.

Мышецкий сложил на груди руки и остался стоять посреди шатра – в тишине, прерываемой нарочитым храпением.

– Хорошо, – сказал он, – я могу подождать…

Он постоял так минуты три, потом наклонился и подергал султана Самсырбея за погон прапорщика:

– Эй, шут гороховый!

Самсырбай чмокнул губами, и Мышецкий продолжал:

– Можешь спать и дальше, но слушай, что я тебе говорить буду… Ты спи и – слушай!

Один глаз султана слегка приоткрылся – узенький зрачок его был заострен во внимании.

– Русский переселенец, – говорил Мышецкий, – получает на новом месте по пятнадцать десятин земли. Я расселю их здесь, на этой земле… Слышишь? И посмей только сопротивляться! Я хорошо знаю закон, и ты испытаешь на себе всю его силу. Твои спекуляции выплывут наверх. Царь выслушает меня, ибо в России я такой же султан, как и ты. В тюрьме плохо, султан. И там дают пить не кумыс, а – воду…

Сергею Яковлевичу стало даже смешно. Он присел на корточки и продолжал, глядя в лоснящееся от жира лицо Самсырбая:

– Я отберу у тебя озеро Байкуль, где ты охотишься за зайцами со своими стервятниками. Я загоняю тебя по степи, и ты сам превратишься в зайца. Я все это смогу, потому что на моей стороне знание закона и правота, а на твоей – только жадность и хитрость…

Он поднялся и натянул треуголку:

– Можешь спать. Но ты все слышал! Я буду ждать только три дня. А потом поступлю так, как мне заблагорассудится. Прощайте, господин… прапорщик!

На въезде в город ему вдруг сделалось нестерпимо стыдно от того, что он разодет как петух, и Мышецкий забился в глубину возка, надвинув треуголку поглубже. Пикейные штаны были неисправимо засалены, а грязные перчатки он забросил в канаву.

В ушах противно заклеился первый вопрос султана: «Чем сашку чистишь? Блестит здурово?..»