– То он гашиша, видать, покурил перед смертью…

В конце эшелона, вслед за верблюдами, тащившими тулуки с водой, дребезжали санитарная полуфурка с аптечной двуколкой, фельдшер Ненюков как бы замыкал колонну, чтобы принять от ослабевшего ранец, подобрать на дороге обморочного, подкислить воду во фляге, если кто из солдат попросит об этом.

Но еще до привала Ненюков стал посасывать спирт из аптечного ящика и вскоре едва сидел на двуколке. Хвощинский, увидев лекаря пьяным, рванул из ножен шашку, и никто еще не видел полковника в такой страшной ярости.

– Изрублю собаку! – орал он, лупцуя лекаря плашмя клинком по плечам и прямо по башке, а на белых от жары губах полковника вскипала пена бешенства. – Очухайся скорее, подлец! Грязная свинья, мерзавец!..

Вскоре был сделан привал. Присев на камень, Хвощинский разложил на коленях походную тетрадь и что-то долго писал, изредка поглядывая по сторонам. Пацевич, сидя на барабане, жевал мятный пряник и, наверное, воображал себя Наполеоном.

Казаки по-прежнему гарцевали в отдалении, а пехота разбрелась в поисках воды и ягод. Бегали за водой куда-то к ручью. Пили. Кое-кто мыл лицо, по-крестьянски вытираясь подолом рубахи. Собирали комки сухого перекати-поля, разводили костры.

А старый гренадер Хренов, увязавшийся в поход за солдатами, даже поставил чай в котелке. Один молоденький солдат смотрел на него, смотрел да и спросил:

– Дяденька, а как же чай-то пить будете? Из котелка, что ли, лакать? Аль из фляжки?

Лохматые брови кавалера грозно вздернулись кверху:

– Брысь, котенок, отседова! Сопляк…

Наломал дед стеблей травы посуше. Сунул друзьям по трубочке, сам лег животом у костра:

– Лакайте, слюнявые… Опусти туда и тяни, быдто граф. Не знаете, што ли, как из одного котелка всей ротой чай хлебать надо? Только уговор: кто пузыря в котел пустит – тут для него чай и кончился…

И пили чай. И висло солнце. И качались травы.

Пацевич тем временем, докушав пряник, ходил среди солдат, от одного костра к другому, велел кричать «ура» и, стуча себя кулаком в жирную грудь, клялся:

– Братцы, если бусурман встретится, отступления не жди – его не будет. Затрубил горнист отход – не верь ему: это изменник! Если я прикажу отступить – коли меня штыком, братцы! Коли – не бойся, прямо в пузо коли!..

И когда он, наблудив словами, уходил к другой кучке солдат, многие говорили:

– А что бы и вправду кольнуть? Вот небось жиру-то вытечет!..

Ватнин подскакал к Карабанову. Безо всякого дела. Просто так – поговорить. Махнул нагайкой куда-то вдаль, сказал обеспокоенно:

– По всему видать, ежели пойдут, так эвон, поручик, откуда… Рубиться-то – ладно, в хузары их, в песи, не делибаши ведь перед нами. Делибаш – тот был ловок, из наемных. За деньги да за чапаул резался. Этих-то, говорю, башибузуков и порубали бы мы с тобой. А только – эх, брат! – по рукам и ногам связаны. Пехоту ведь не кинешь. Свои парни… Некрасов-то – мужик с головой – верно сказал – наверх взлетел, осветил, по башке трахнул и вертайся до дому… Да чтобы не сейчас, а ночью!..

Карабанов промолчал. Казаки быстро смахали куда-то за водой. Вернулись с полными флягами. Но ему не предложили. Просить он не захотел.

– Люди, люди, – вздохнул он, – хорошо ли вам без меня?..

В гарнизоне Баязета, конечно, не знали, что в канун войны вожди курдских племен тайно от турок предлагали свое боевое содружество России, но Петербург, плохо извещенный о делах Курдистана, отказался от союза с курдами. Теперь же курдский шейх Обейдулла поклялся Фаик-паше выставить в поле пятнадцать тысяч сабель. Но курдов, мастеров стрельбы, кажется, больше соблазняли английские винтовки, получив которые многие и разбежались. Конечно, разбойничая в округе Вана, они причинили немало зла бедным армянам и даже туркам, жившим в деревнях. Но турки, поголовно вооруженные до зубов, давали крепкий отпор налетчикам, зато армянам в Турции носить оружие всегда воспрещалось.

Русские люди всегда удивлялись курдам:

– Что за народ? Живут где хотят, словно цыгане, а своей земли не имеют. Если б не мыкались по белу свету, наверно, и не лезли бы в каждую заваруху…

Всюду гонимые, эти парии мусульманского Востока издревле использовались владыками Персии и Турции как боевая подручная сила, и под стенами Баязета курдские шейхи возглавили отряды фанатиков из религиозной общины «накшддандийя». В самом деле, чудовищна трагедия этого народа, рожденного в очаге древней цивилизации, бредущего теперь в стороне от главных дорог человечества. Если не турки и не свои продажные шейхи, то англичане сбивали курдов на кровавые обочины истории, без того орошенные кровью…

………………………………………………………………………………………

Когда отряд, миновав скалистое крутогорье, стал спускаться в соседнюю долину, появились сильные разъезды противника. Они пристроились к левому флангу колонны, но Карабанов, желая поберечь лошадей, погони не выслал. И курды на виду всего эшелона, не навязывая боя, медленно отходили к персидской границе.

– Курды бы еще ничего, – сказал Хвощинский, – они зачастую совсем не ввязываются в бой: ждут – кто выйдет победителем? Победили турки – прутся всем табором, с детьми и женами, нашего брата грабить. Мы победим – они под орех разделают своих друзей-турок… Однако, – заметил полковник, опуская бинокль, – на этот раз курды выглядят чересчур воинственно!..

Казаки отчетливо видели рубахи всадников из красного коленкора, их круглые щиты как дамские шляпы; на концах длинных пик развевались пестрые хвосты. Лошади у курдов были большей частью арабской породы и горячие карабахи, – бежали они резво, словно играючи, совсем не утомленные, свежие.

Некрасов, опустив бинокль, сказал Евдокимову:

– Нагляделся, ажно с души воротит! Верно говорят солдаты, что, имей курды свой огород, в чужой бы и не совались. Нет страшнее народа без родины: сегодня нас режут, завтра армян, а потом их самих турки вырежут. К нам же и бегают спасаться! Однако в Крымскую кампанию, помнится, эти молодчики здорово помогли нашей армии восстанием – чуть было Багдад не взяли. Вояки матерые!

– Они и сейчас, – поддакнул Евдокимов, – под Карсом в нашу кавалерию пошли, и слышал, что отлично воюют.

– А эти воюют здесь, юнкер.

– Знать бы – сколько их?

– Меньше турок, но зато больше нас…

Ватнин послал одного казака поопытнее в сторону от колонны, велел ему послушать землю. Тот надолго приник ухом к жаркой земле и вернулся обратно, еще издали крича:

– Тьма-тьмущая валит!

– Куды валит?

– Кубыть, налево.

– Конница аль пехота?

– Шайтан разберет. Гудит «сакма».

– Хорошо, братец. Спасибочко.

За кавалерией курдов скоро завиднелись орды турецких конников-«сувари», пылила турецкая пехота – низама и редифа.

Противник начал взбираться в горы. Изредка курды что-то кричали в сторону казаков, взмахивая щитами. Скалы были бурые, иссеченные трещинами, кое-где зеленел кустарник; сахарные головы Арарата голубели вдалеке, но Карабанова сейчас эти красоты не могли тешить…

К нему подскакал Евдокимов.

– Андрей Елисеевич, – задыхаясь, передал юнкер, – полковник Пацевич приказывает навязать бой и сесть курдам на плечи. Первая сотня уже идет к нам… Пехота перестраивается в каре…

– Зачем? – спросил Карабанов.

– То есть, – не понял юнкер, – как это – зачем?