— В ближайшем городе, где есть магазин. — Ребекка прижимает руку к животу. — Когда мы ели?

— Два часа назад, — отвечаю я. — А что?

Ребекка сворачивается клубочком и кладет голову рядом с рычагом переключения передач. Здесь не так много места, как в универсале.

— У меня живот болит. Думаю, это не потому, что я хочу есть, просто съела протухшее яйцо или еще что-нибудь.

— Может, остановимся?

Я поворачиваюсь к дочери. Лицо у нее зеленоватого оттенка.

— Нет, поезжай дальше. — Ребекка закрывает глаза. — Боль не очень сильная, просто то появляется, то исчезает. — Она крепче прижимает руки к животу.

Где-то с полчаса Ребекка спит — я чувствую облегчение, потому что знаю, что у нее больше ничего не болит. Этим и отличается настоящая мать: я чувствую то, что чувствует моя дочь, мне больно, когда больно ей. Иногда мне кажется, что, несмотря на традиционные роды, нас с Ребеккой продолжает связывать пуповина.

Она мало что пропустила, пока спала. Мы миновали границу Северной Дакоты, и, похоже, величественные багряные горы остались позади.

— Еще не приехали?

Ребекка садится и убирает выбившиеся пряди волос с лица. Потом складывает по привычке ноги и внезапно вскрикивает.

Я сворачиваю на обочину и резко жму на тормоза.

— Что случилось?

Ребекка проводит рукой между ног — на пальцах у нее кровь.

— Ребекка, успокойся, — утешаю я. — У тебя просто начались месячные.

— И все? — У нее кружится голова. — И все?

Она улыбается, а после начинает даже тихонько смеяться. Я помогаю ей выбраться из машины, и мы оцениваем ущерб: на купальнике расплывающееся коричневое пятно и на виниловом сиденье «Эм-Джи» немного крови. Я вытираю сиденье тряпкой, которую нашла в багажнике, и мы идем в поля, тянущиеся вдоль дороги. Там нет ни кактусов, ни кустов, чтобы спрятаться, но, с другой стороны, и машин нет. Мы роемся в моей сумочке, которую Ребекка, слава богу, не забыла захватить из Сан-Диего, в поисках тампонов или гигиенической прокладки. Я надеюсь найти прокладку — не хочу объяснять дочери, как пользоваться тампонами. Наконец прокладка находится, я помогаю Ребекке закрепить ее на ластовице купальника.

— В ближайшем магазине мы купим тебе другую одежду.

— Это отвратительно! — фыркает Ребекка. — Ходишь, как в подгузнике.

— Добро пожаловать в женскую лигу!

— Послушай, мама, — искоса смотрит на меня Ребекка, — не надо всех этих разговоров о том, как я выросла, ладно? Я к тому, что мне пятнадцать, а у меня, наверное, последней из класса пошли месячные — и это ужасно. Я знаю все о сексе, поэтому не хочу выслушивать лекции об ответственности, хорошо?

— Без проблем. Но если у тебя опять прихватит живот, скажи. Я дам тебе мидол.

Ребекка улыбается.

— Знаешь, я так давно ждала, когда же это случится, когда у меня вырастет грудь… И этого-то я ждала — поверить не могу!

— Девочкам должны рассказывать об этом в двенадцатилетнем возрасте, чтобы это не стало большим потрясением.

— Я чувствую себя ужасно глупо. Я решила, что умираю.

— Когда у меня впервые началась менструация, я подумала то же самое. Я даже маме не призналась. Просто легла на кровать, скрестила руки на груди и стала ждать, когда умру. Меня нашел Джоли и позвал твою бабушку, а она дала мне все те наставления, которые ты не желаешь слышать.

Мы доходим до машины, но Ребекка сесть не решается.

— Я должна сюда садиться? — спрашивает она, хотя сиденье уже чистое.

— Ты же сама захотела спортивный автомобиль. — Я смотрю, как она забирается внутрь и усаживается, несколько раз меняя позу, пытаясь привыкнуть к прокладке. — Удобно? — спрашиваю я, и она кивает, не глядя на меня. — Давай поищем магазин.

Ребекка кладет голову на руку, выставив локоть в открытое окно. Я так о многом хочу ее предупредить, рассказать о последствиях этого события. Например, о том, что бедра раздадутся, о том, что познаешь мужчину, что влюбишься, что разлюбишь…

Ребекка роется в бардачке, который уже осматривала. Она что-то ищет или просто делает вид, что пытается найти то, чего там нет. Потом закрывает глаза, позволяя ветру растрепать ей волосы и унести импровизированную заколку из зажима в сторону Монтаны.