поставленных прямо на тротуаре рядом с баром на Фрит-стрит. Наступали сумерки, обещая одну из тех теплых летних ночей, когда весь лондонский Сохо воспринимается как одно гигантское помещение внутри перенаселенного дома, превращенное в единое целое людьми, до отказа заполнившими обрамленные невысокими зданиями улицы, а еле-еле пробирающиеся по узким улочкам автомобили движутся зачастую даже еще медленнее праздных гуляк, скорее напоминая выставочные образцы из автосалонов. Все эти большие неуклюжие сооружения, весь этот горячий твердый металл — все цементируется массой мягких, по-летнему полуодетых людских тел. Музыка барабанила из распахнутых окон и дверей бара, просачивалась из клуба напротив, всего в нескольких шагах на другой стороне улицы, пульсировала с проезжающими машинами — приглушенно, если стекла были подняты, и резко, если опущены. Я вдыхал ароматы сигар, травки, автомобильных выхлопов, духов, соуса карри, кебабов, пива, пота и гудрона. А кроме того, время от времени долетал запашок не то помоев, не то канализации, будто нечто гниющее и вредоносное просачивалось откуда-то снизу.

Эд быстро повернулся на своем насесте, бросил взгляд в сторону переполненного, шумного бара, где Крейг, похоже, наконец-то пробрался к стойке.

— Ага, — согласился мой приятель, — наверняка так и есть, — и продолжил тыкать большим пальцем в клавиатуру своего мобильника, — Но попробуй-ка добраться до него или хотя бы привлечь его внимание.

Я решил, что Эд говорит дело. Потом мне пришло в голову, что желаемого результата можно достичь, если метко запустить в Крейга кубиком льда, но затем я бросил взгляд на свою бутылку «Будвара» и на стоящую перед Эдом бутылку «Бекса» и решил: нет. Даже при условии достаточного запаса льда (а его-то у нас и не было) и моих потрясающих метательных способностях (которые, увы, могли сильно пострадать после трех или даже уже четырех часов, проведенных за поглощением пива) вполне можно было и промазать, что привело бы к взаимным упрекам и шумной ссоре. А то и к скандалу и даже к рукопашной схватке.

— Аллё, Крейг! Да… Хи-и-и, хи-и-и, хи-и-и. Лучше всего, приятель… Нет, джин с каким-нибудь соком… Сам знашь, лучше с грипфрутовым… Да, твое здоровье, старина.

— Бери две! — заорал я в трубку, да так громко, что на меня обернулись несколько прохожих.

— Угу, это он, — сказал Эд в мобильник, — Жду.

— Видок у тебя унылый, — сказал я.

— Я дико зол.

— Не бери в голову.

Эду сейчас следовало находиться совсем в другом месте. Сегодня он должен был диджеить в Лутоне, но едва он приготовился начинать, как мероприятие отменилось: кто-то позвонил о заложенной бомбе. От нечего делать Эд присоединился к нам с Крейгом, поскольку у нас на данный вечер планировался выход в свет. Вообще-то мы собирались пойти шататься по клубам, но как-то так вышло, что мы сбились с торного пути и в конце концов вырулили на дорогу Большой Пьянки. Теперь уже не могло и речи идти о посещении каких-нибудь зажигательных танцулек с целью охоты на милых дам. Конечно, мы вполне могли убедить себя, что мы еще ого-го, но тогда наши похождения закончились бы наверняка уже совершенным унижением.

— А зачем кому-то может понадобиться закладывать бомбу в клубе? — спросил я Эда. — Или, по крайней мере, угрожать это сделать?

— Тут, паря, драчка за сферы влияния. Кому устраивать эти иггучки-дрючки, кому обеспечивать безопасность, а кому толкать дурь, тут крутится уйма бабла. — Эд прикончил свой «Бекс». — Все обычно идет гладко, все шито-крыто, ведь каждому выгодно, чтобы башли текли без задержек, но иногда возникают какие-то трения, а никому не хочется уступать; тогда-то какая-нибудь задница возьмет и брякнет аргументом повесомее. Как, например, сегодня, — Он покивал и взглянул в мою сторону. — Что-то навроде того, чем занимается этот твой Мерриэл.

— Ты так думаешь?

— Вполне вероятно. — Эд передернул плечами, — Точно не знаю, да и не хочу знать. Для меня это просто некий поганый ублюдок, который улаживает их говеные дела. А в результате выворачивает карман честному работяге диджею, рази так можно?

— Погодь, сейчас я организую выпивку.

— Мотай поживее…

Понятия не имею, где это произошло.

— Зде…

— Что?

— А ты секешь, о чем тарахтит твой дружок?

— Кто, Крейг?

— Ну, кто ж ище, балда?

— Понимаю, будь спок.

— Кой-то чумовой акцент, ась?

— Какого черта, о чем ты?

— Говорю, мне с вашей шотландской шатией завсегда трендеть раз плюнуть, а с ним прям хоть переводчика заводи.

— Шуткуешь?

— Не, я на серьезе, паря. Хи-и-и, хи-и-и, хи-и-и.

— Чепуху мелешь какую-то. Крейг давно избавился от шотландского акцента. Ну, почти. Когда он приезжает в Глазго, его держат за лондонца.

— В общем, да, но все-таки.

— Ну а что в таком случае ты, засранец, вздумаешь сказать о моем английском?

— Ты, кажись, взял в башку, шо акцент у тебя, как у диктора Би-би-си?

— И даже лучше!!! — взревел я так, что прохожие стали опять оглядываться, — У меня вообще нет акцента!

— Ха! У него нет акцента! Есть, да еще какой, паря!

— Щас нет, — возразил я с иронией, выдавая самый махровый акцент, на который был только способен.

— Хи-и-и, хи-и-и, хи-и-и. Ладно, раз так; а вот скажи, какой национальности я?

— Ты британец.

Эд закатил глаза.

— Хорошо, тогда из какой части Британии?

— Из Брикстона[69].

— Виляешь, приятель, не нужно прикидываться тупицей.

— О’кей. Ты англичанин.

— Вот и ошибся. Я англечанин.

— Англечанин? Что ты хочешь сказать, черт тебя задери? Там в середине стоит «и»!

— Да, но все равно говорят «англечанин», верно?

— Протестую!

— Скажи «фильм».

— Фильм.

— Нет! Давай уж выговаривай, как всегда.

— А что? Я всегда так говорю.

— Ни хрена! Ты говоришь «филим», вот как! Причем всегда!

— Ничего подобного. Фильм. Вот так.

— Вишь?

— Что именно?

— Ты сказал «филим»!

— Нет, вовсе не так.

— Именно так. Вон идет твой приятель; послушаем, как это слово произносит он. Эй, Крейг, братишка, ну-ка скажи «фильм».