есть.

Как потом оказалось, Стирпайк не зря устраивал все так тщательно – лорд Сепулкрейв пришел в библиотеку чуть раньше обычного. Отворив дверь, он вошел в помещение со стопкой книг. Хозяин Горменгаста был погружен в обычные раздумья, так что не заметил разложенной коварным юношей промасленной ветоши, как не учуял и запаха масла. Лорд Сепулкрейв спешил – поставив стопку принесенных книг на стол, он выбрал несколько томов с нижних полок, которые и забрал с собой. Стирпайк совершенно случайно заметил возвращающегося из книгохранилища аристократа. С бьющимся сердцем паренек устремился туда. Он испытал колоссальное облегчение, видя, что все осталось по-прежнему. Перед уходом Стирпайк выбрал с полдюжины переплетенных в тисненый золотом дорогой пергамент томов и унес их с собой. Впрочем, осторожность и на сей раз не изменила Стирпайку – уже в доме доктора он удалил с первых страниц фолиантов метки герцогской библиотеки и обернул книги коричневой бумагой, каковой были обернуты все книги в доме Прунскваллеров.

Лишь после этого паренек позволил себе посетить жаждавших встречи с ним «теток» и посвятить их в детали предстоящего мероприятия. Тут Стирпайк решил – будет лучше, если он скажет доктору, что вышел не на прогулку, а пошел навестить сестер герцога. Все трое решили, что так им легче будет доказывать свое алиби – дескать, сидели и просто пили чай. Стирпайк предостерег сообщниц, что они должны проделать все быстро. И упаси Бог, чтобы их нахальная служанка что-то заподозрила. В заключение юноша заставил герцогинь несколько раз повторить фразу: «Мы сидели все время дома», так что все должны были поверить, что они не совершали поджога.

Это случилось в тот момент, когда Стирпайк возвращался домой после второго осмотра библиотеки. Юноша уже оглядывался, чтобы незаметно пересечь открытое пространство, как заметил вдалеке слева человека, направлявшегося в сторону горы Горменгаст.

Незнакомец почему-то сразу заинтересовал юношу и он, недолго думая, бросился за ним следом, прячась за стволами деревьев.

Стирпайк заинтересовался – кто этот человек? Куда он идет? Осеннее солнце скупо освещало гору и ее подножье, густо поросшее лесом. С места, где стоял паренек, лес казался очень близким. Но это был всего лишь обман зрения – Стирпайк отлично знал, что даже если ехать верхом на лошади, до леса меньше чем за час не доберешься. Гора была колоссальна. Уж на что велик был замок, но гора нависала над ним.

Замок казался только осколком горы, отколовшимся от нее по прихоти природы. Над вершиной постоянно клубились тучи. Но сегодня выдался ясный день. Фуксия, проснувшись рано утром, выглянула в окно и не поверила своим глазам: туч над вершиной горы Горменгаст не было.

– Где тучи? – спросила девочка себя.

– Какие тучи? – с неудовольствием поинтересовалась госпожа Слэгг, баюкая Титуса. – Ягодка, о чем ты?

– Няня, посмотри, обычно над горой всегда тучи, а сегодня нет ни одной.

– Неужели?

– Да, так, няня! Ты сама посмотри!

Фуксия замолчала, сообразив, что в голосе няньки слышится обычное безразличие. Ничем ее не проймешь! Девочка сызмальства привыкла, что нянька интересуется всеми ее проблемами. Но с годами, взрослея, Фуксия стала понимать, что круг интересов няньки не столь широк, как ей казалось прежде. Видимо, Фуксия и в самом деле постепенно становилась взрослой – иногда она стала испытывать желание покровительствовать госпоже Слэгг. Ей было очень неприятно, если кто-то начинал потешаться над нянькой или делать ей замечания. Тем не менее девочка понимала, что нянька – другой человек, что у нее свои интересы, и потому нужно принимать ее такой, какова она есть.

– Няня, – сообщила дочь лорда Сепулкрейва, – знаешь, что? Я пойду прогуляюсь!

– Как, опять? – удивилась нянька, перестав укачивать младшего питомца. – Что-то ты стала проводить на улице много времени. Неужели со мной так плохо?

– Конечно нет, – пробормотала Фуксия обиженно. – Мне просто хочется побродить в одиночестве на свежем воздухе и поразмышлять. Что же тут плохого? Ты прекрасно знаешь, что я не ухожу от тебя.

– Ничего не знаю, – запальчиво возразила нянька, – я знаю только то, что ты летом не гуляла так часто. А теперь нa тебе, в такой-то холод... Что же хорошего сейчас на улице?

Фуксия засунула руки в глубокие карманы своего неизменного красного платья.

Няня права – теперь она ходила на чердак гораздо меньше, предпочитая многочасовые походы по лугам и пустошам вокруг Горменгаста. Девочка и сама не знала, отчего резко охладела к своему убежищу. Возможно, она просто выросла из него, а может, ей просто захотелось переменить обстановку. Скорее, нет – вырасти она не выросла, но с того дня, как Стирпайк забрался на чердак, что-то переменилось в Фуксии. Возможно, она инстинктивно решила, что даже под самой крышей замка не может чувствовать себя в полном одиночестве. Чердак потерял в ее глазах ауру таинственности, недоступности для других. Он перестал быть только ее миром, а стал тем, чем был на самом деле – частью замка. Когда она в последний раз побывала на чердаке, то уже при входе испытала такой прилив ностальгии, что ей захотелось упасть на продавленный диван и реветь во весь голос. Все, что там было – и груды хлама, и оплетенный паутиной орган, и серебристые моли, бесшумно парящие в воздухе – все это перестало быть ее собственностью.

Фуксия опомнилась – няня смотрит на нее и ждет ответа. Сжав пальцы в кулаки, девочка сообщила:

– Да, я в самом деле стала больше бывать на воздухе. Скажи, ты стала чувствовать себя одиноко? Нет? А что ж тогда жалуешься? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.

Фуксия поджала губы, чтобы не заплакать – в последние дни ее глаза почему-то постоянно были на мокром месте. Это было в самом деле удивительно, потому что отношение окружающих к ней совершенно не изменилось – оно было по-прежнему безразличным.

Впрочем, чердак в душе Фуксии уступил место равнинам и лесу – там было даже интереснее, потому что ежедневно девочка открывала для себя что-то новое. Теперь юная герцогиня раздумывала – как бы поскорее выпутаться из неприятной ситуации и выскочить на улицу? Все еще видя обращенный к ней вопросительный взгляд няни, Фуксия повторила:

– Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, правда?