вас сознаться в каком-нибудь страшном преступлении, правда? И даже не уговариваю распить совместно со мной и моей дражайшей сестрицей бутылочку ягодной настойки. Чего же смущаться, право? Врачу, как и духовнику, можно доверить многое, что обычно скрывается от других людей. Духовник врачует душу, а врач тело... Тело, как известно, вместилище души. Так что если хотите спасти душу, сознавайтесь, действительно ли вам полегчало, или вы просто не хотите загружать меня работой? Я и так начинаю изнывать от безделья.

– Ну, иногда бывает трудновато, – созналась нянька и тут же испуганно посмотрела на Фуксию. Но юная герцогиня знала, как вести себя в таких случаях – она тактично отошла на несколько шагов и делала вид, что заинтересовалась снующими под поверхностью воды мальками.

Доктор выхватил из кармана шелковый носовой платок и вытер вспотевший лоб. Госпожа Ирма, не зная, что ей делать в подобной обстановке, беспомощно пожала плечами и опустилась на коврик Титуса. Светская беседа упорно не клеилась, что затрудняло восстановление Ирмы в статусе леди. И тут же она спохватилась: ну какая леди позволит себе преспокойно усаживаться на землю? Однако поспешно вскакивать было бы более глупым поступком, и госпожа Прунскваллер, кляня свою неосмотрительность, осталась сидеть на детском коврике. Глядя на резвившегося вовсю Титуса, она подумала: «Если бы он был моим сыном, я непременно подстригла бы его. Разве можно ходить таким лохматым? В аристократических кругах такое не поощряется».

– Так что вы там сказали насчет трудностей? – вопрошал Прунскваллер, опустившись на корточки возле няньки. – Выходит, приступы давления все-таки случаются? Так я и думал. Не надо пугаться – это в вашем возрасте очень даже логично. А как функционирует ваше сердце? Есть жалобы на печень?

– Я устала, – пожаловалась нянька, – я просто устала. У меня не тысяча рук, но приходится делать тысячу дел одновременно. Неужели это так сложно понять?

– Фуксия, – окликнул врач девушку, – зайди вечерком, я передам успокоительное. Госпожа Слэгг, станете принимать порошок перед сном. Каждый день, слышали? Так, няня, что вы еще говорили? Кажется, жаловались на чрезмерную утомляемость? И это нормально, не пугайтесь. Что конкретно болит? Руки? Ноги? Тогда рекомендую притирания. Отличная, знаете ли, вещь. Ломоту как рукой снимет. Ирма, сестрица, правда ведь, мои притирания отлично помогают от усталости? Ты так любишь сетовать на усталость.

– Ну вот еще, – покраснела Ирма, проклиная болтливость брата. Он, сам того не зная, поставил под удар возможность обрести утраченный статус леди. Ведь леди, как известно, не должны жаловаться на трудности.

– А посему, – продолжал доктор, не замечая недовольства сестры, – перейдем к нашему общему любимцу Титусу. В свое время само провидение ниспослало мальчика Горменгасту, словно предчувствуя то ужасное несчастье, что постигло нас недавно. Ха-ха! Итак, великий день как будто бы приближается?

– Это вы насчет посвящения Титуса в герцоги? – уточнила на всякий случай Фуксия.

– Вот именно, – наклонил голову доктор.

– Тогда отвечу утвердительно, – кивнула девушка. – Если не ошибаюсь, осталось четыре дня. И плот как будто делается. – Неожиданно, словно вспомнив что-то важное, Фуксия всплеснула руками. – Доктор, доктор, мне нужно поговорить с вами по одному важному делу. Что? Возможно? Тогда сразу попрошу – со мной вы можете говорить нормальным человеческим языком. Не нужно книжных фраз. Хочу поделиться с вами своим беспокойством по одному поводу.

Доктор, ничего не ответив, принялся молча вычерчивать на песке какие-то линии. Удивленная молчанием эскулапа, юная аристократка из любопытства взглянула на песок и прочла: «Сегодня вечером в девять. В Прохладной комнате».

Заметив, что Фуксия прочла написанное, Прунскваллер движением ладони стер надпись. И, как оказалось, вовремя – оглянувшись, он увидел сзади две плоские фигуры, затянутые в багрового цвета платья. Разумеется, это были сестры пропавшего лорда Сепулкрейва, Кора и Кларисса. Не мигая, они смотрели прямо на эскулапа.

Альфред Прунскваллер мгновенно вскочил на ноги и церемонно поклонился. Однако аристократки, по всей видимости, совершенно не оценили его галантности. Повернув головы, они суровыми взглядами уставились на возившегося в песке Титуса.

Завидев тетушек, Фуксия занервничала. Искоса поглядывая на непрошеных гостей, она старалась угадать, зачем они пожаловали. А поскольку герцогини не спешили раскрывать цели своего появления на берегу озера, остальным присутствующим оставалось только гадать на сей счет.

Одна лишь нянька не замечала близнецов – она по-прежнему стояла к ним спиной. Не понимая, отчего Прунскваллер так внезапно замолчал, старуха удивленно сказала:

– Доктор, вы уж меня извините, но такой я уродилась – не могу сидеть на месте. И в девках такой была, и меня даже непоседой дразнили. Всегда...

– Ну конечно, – подхватил доктор, поворачиваясь к няньке. Он был раздосадован отсутствием внимания к своей персоне со стороны герцогинь и решил ответить им тем же.

Поймав на себе заинтересованный взгляд врача, госпожа Слэгг почувствовала прилив красноречия:

– Да, да, меня дразнили непоседой. Разве хорошо киснуть в ничегонеделании?

Доктор сочувственно кивал, а мысленно старался доискаться до причины появления старых дев у озера. Тоже мне, думал эскулап, считают себя верхом совершенства. Нашлись королевы красоты, а ведь там смотреть не на что – кожа да кости. Селедки лежалые, да и только. Но для чего они пришли сюда, эти селедки?

– Понимаете, доктор, – продолжала щебетать нянька, – мне всегда казалось, что бездействие только убивает. Когда ты за работой, твой мозг загружен. А когда ты просто сидишь в своей комнате, в голове пустота. Отсюда, думаю, и развивается склероз и вся прочая гадость.

– Разумеется, вы правы, как всегда, – искренне признался доктор, испытывая в то же время некоторую неловкость от присутствия герцогинь. Бесцеремонность старых дев всегда раздражала Прунскваллера – не хотят, так пусть не разговаривают, но на приветствие могли бы ответить.

– Вам легко соглашаться, – проговорила нянька, вздыхая. – В молодости все кажется легко и просто. Впрочем, зачем я говорю все это – придет время, и все вы поймете эту простую истину.

Прунскваллер задумался, а потом выпалил: