Чашка кофе застыла в руке Питера Педжета. Улыбка спала с его губ с почти слышимым лязгом. Такое разочарование было невыносимо. Неужели его доставили в это возвышенное место просто для того, чтобы насадить его на его же меч?

Премьер улыбнулся.

– Нет, мы не хотим, чтобы вы отказались от своих предложений, Питер. Мы хотим вставить ваш законопроект в следующую речь королевы.

Оказалось, минуту назад Питер ошибался. Бывают вещи и получше.

– Вы… вы хотите сказать – сделать его законом?

– Да. Мы предлагаем самое большое, самое храброе, самое радикальное изменение в нашем законодательстве со времен объявления о государстве всеобщего благосостояния. Если это сработает, наша администрация войдет в историю как одна из самых великих, и это ваша задача, Питер. Вы – наше оружие, вам доверяют, у вас есть взгляд изнутри, опыт и даже боевые раны, чтобы раскачать стоящую за нами страну. Я бы хотел пригласить вас в кабинет, Питер. Я создаю новую должность министра наркополитики и хочу, чтобы вы стали им.

Дочери Питера Педжета с боем вернулись из местного газетного ларька, вылазка в который потребовала полицейского сопровождения до самой садовой дорожки.

– Пап, это сумасшествие, полный отпад. В «Телеграф» о тебе восемь страниц.

– В «Индепендент» их пятнадцать, и двенадцать в «Гардиан». Лидеры обеих партий утверждают, что первые додумались до этого.

– Но это такая ложь. Они выступали за декриминализацию травы или чего там еще, как будто это решает проблему.

– Это сделал ты, пап. Ты сделал это. Ты озарил светом эту мрачную заводь!

Это действительно было так. Объявление о новой должности Питера Педжета и речь, которую он произнес тем же вечером в палате, вызвали истинную сенсацию. Мировую сенсацию. Он был не только на первой полосе каждой британской газеты, газеты по всему миру также уделили ему серьезное внимание. Не каждая передовица на планете поддерживала полную легализацию, но никто не отрицал, что подобные дебаты пришли слишком поздно.

– Они говорят, что ты как Черчилль, папочка.

– Ну, это была чертовски хорошая речь… – Кэти наслаждалась цитатами передовиц. «Жизнь нации»… «защита всех ценностей, ради которых мы живем»… Но вот только мне показалось, что назвать это маем 1940 года в войне против наркотиков было немного через край. Это вроде как навеяло сравнение с Великим человеком.

– Так оно и было, – счастливо ответил Питер. – Я ведь не дурак.

После того как девочки исчезли в своих комнатах, чтобы приступить к ежедневной интернет-переписке с друзьями, Анджела и Питер остались одни, насколько могут быть одни люди, чей сад полон журналистов. Это был редкий случай с того момента, как в их жизнь вихрем ворвалось несчастье, случившееся с Питером.

– Просто невероятно, что ты продвинулся так далеко и так быстро, Питер.

– Ну, полагаю, это все благодаря невероятному происшествию. Абсурд, на самом деле, как будто это имеет значение.

– Дело не только в нем. Люди так и так начали думать по-другому. Это сила доводов. Ты прав. Именно в этом все и дело, и они это видят.

– Ну, надеюсь, что это так Я, правда, не ожидал получить место в кабинете министров.

– Поздравляю, Питер. Ты этого долго ждал.

– Полагаю, тем слаще победа: добиться этого, делая что-то, что действительно имеет значение, а не потому, что заискивал и подхалимничал тут и там.

– Питер. У тебя интрижка с Самантой?

Это было так внезапно, так неожиданно.

– Я…

Он знал Анджелу двадцать лет. Она была слишком тонка, слишком умна, чтобы задавать такой вопрос, не зная наверняка.

– Я… я спал с ней.

Она смотрела на него секунду, а потом отвернулась. Отвернулась, как показалось Питеру, словно от отвращения.

– Господи. О господи, Питер. Должна сказать, это немного больно.

– Прости, Анджела.

Тело Анджелы дернулось так, что стало понятно, что извинения ей пока неинтересны.

– И как давно… Господи, поверить не могу, что сейчас скажу эту жалкую фразу. Это так глупо.

Тишина.

– Ладно, делать нечего. Надо с этим покончить. И как давно это уже продолжается?