следующее поколение уже не за горами. Черт возьми, я не социальный работник, но даже я вижу, что ситуация эта ненормальная. Тридцатилетняя бабушка – как тут не стать наркоманкой!

В общем, короче, это все фигня. А как же я? Я чуть не обосрался, вот что, я просто полностью и абсолютно сдрейфил. Не, сами подумайте, я ведь не хочу превратиться в Гэри Глиттера.[9] Я ведь не такой! Я думал, что эти девки моего возраста. Любой бы так подумал. Они курили, пили, ругались и расхаживали с видом полных хозяек этого чертова города. Откуда мне было знать? Но кто мне поверит, когда я попаду на первую полосу, получив срок за изнасилование? Так что я натягиваю штаны и бегом к двери…

Но дверь-то заперта!

В смысле – не просто заперта, заперта на ключ и на засов, изнутри, я гляжу на эту дверь и вдруг понимаю, что это лист стали, мать его. Стальная дверь, нормально? Я выглядываю в окна, а на них решетки. Тогда я перевожу взгляд на дурь, которая у них тут лежит, и думаю, что такие меры приняты явно не из-за опасений за видик.

«В нашем районе большая конкуренция, – говорит эта чертова двенадцатилетняя девка, которая видит, о чем я думаю. – Слишком уж здесь много герондота. Все хотят выкинуть друг друга из бизнеса».

И как будто чтобы проиллюстрировать это замечание, в дверь вдруг раздается стук. Пока мой маленький нелегальный гарем натягивает трусики, из спальни появляется парень, измазанный соусом карри, со следом от укола и сочащейся по руке кровью и с огроменным автоматом в руке.

Это ведь Эдинбург? Эдинбург находится в Британии, четвертой по развитию экономики стране на земле. Не в Бейруте, не в секторе Газа, не в холерной Хорватии. А я здесь в квартире с человеком, у которого в руках автомат. Более того, следом выходит мамаша с электропилой! Это Бони и Клайд, мать их, вот только сексуальности в этой парочке не больше, чем в собачьей заднице, чертовы наркоманы, оба два, и при этом хорошо вооруженные чертовы наркоманы.

Ну, в дверь стучали всего-навсего покупатели. Две женщины, желающие ширнуться. Я не видел их – товар и деньги передавались через узкую щель для газет, но я помню, что у них там плакал ребенок.

Короче, я уже совсем созрел, чтобы свалить, и я спрашиваю девочек, могу ли я вызвать такси. Они в ответ только рассмеялись, так что я думаю, что лучше сваливать на своих двоих, но это тоже не выход, потому что парень и мамаша ушли обратно в спальню, ключи от стальной двери остались у него, и девочки мне очень доходчиво объяснили, что он не любит, когда ему мешают.

«Они готовят крэк. Очень прибыльный вид бизнеса, – говорит девчонка. – Боюсь, Томми, тебе придется подождать».

Некоторое время после этого у меня были параноидальные подозрения, что я влип, что эти девки будут меня шантажировать за то, что я их трахал, но потом я понял, что, учитывая мамашин бизнес, они вряд ли будут искать внимание прессы и полиции. Так что я начал немного расслабляться. Мы еще курнули и выпили сидра, и я подумал, ладно, останусь на ночь. Утром им придется открыть дверь, чтобы взять молоко, или чего там еще, и, если честно, меня в любом случае не прикалывало бродить по этому району в потемках. В смысле – я абсолютно точно не собирался больше с ними трахаться, это настолько не мое, хотя не поверите, они пытались! Чесслово, эти маленькие девочки пытались продолжить вечеринку, но я – ни в коем разе, так что вместо этого я попросил немного герондота.

Большая ошибка. Спору нет.

Я никогда раньше его не пробовал, но, если честно, мне было любопытно. Не забывайте, что мне пришлось столкнуться с перспективой просидеть всю ночь за просмотром MTV в компании трех тринадцатилетних и одной двенадцатилетней девчонки.

Ну, две из них герычем не баловались – пока что, – а две другие сказали: «Отлично, давайте раскурим маленькую трубочку».

И мы ее раскурили. Я и две школьницы с одним косяком героина. Если честно, у меня при одной мысли об этом мурашки бегут. Но мы это сделали, и двое из нас улетели в страну солидного кайфа, а один пытался выглядеть круто и усосал большую часть косяка, прежде чем понял, что очень сильно облажался.

Конечно, это был я. И когда поднялась волна тошноты и я начал чувствовать, что мои мозги и сердце щас схлопнутся, я понял, что немного перегнул. Вот ведь отстой! Я пришел в себя в больнице. Первое, что я увидел, была вспышка света, которая оказалась фотовспышкой. Меня узнали, и первая статья про меня и наркотики для первой полосы уже была написана. Меня бросили рядом с мусорными баками на парковке в том же районе, и полагаю, мне повезло, что они не засунули меня в мусоропровод. Очевидно, обнаружив у себя на руках умирающую поп-звезду, они в первую очередь были озабочены тем, чтобы как можно быстрее от меня избавиться. Они забрали у меня деньги, но кредитки оставили, что было разумно. Они явно не были настолько обдолбанными, чтобы не понять, что, если на следующее утро меня обнаружат мертвым, пользоваться моими кредитными картами будет плохой идеей.

Возможно, мусорщики спасли мне жизнь. Не знаю, прикончил бы меня тот косяк или нет, но лежать без сознания в мусорке отстойного района в любом случае не самое лучшее место, так что я всегда буду им благодарен. Мои ребята до сих пор посылают одному из них открытку на Рождество.

Питер никогда раньше не был в комнате заседаний Кабинета. На окружающих массивный сияющий стол стульях, за которым так часто фотографируют серьезных министров, сейчас никого не было, за исключением их четверых. Его, министра внутренних дел, канцлера казначейства и премьер-министра.

Вспоминалась фраза, которую Саманта часто мурлыкала, нежась после их занятий любовью… «Лучше ничего и быть не может».

Питер верил, что так оно и есть, хотя в последнее время его восторг несколько померк, ведь Саманта оказалась либо фригидной, зацикленной на своем отце эмоциональной бомбой замедленного действия, либо помешанной на сексе, зацикленной на своем отце эмоциональной бомбой замедленного действия. Но все же это была хорошая фраза, и, глядя на улыбающегося премьер-министра, Питер знал, что, несмотря на угрозу СПИДа и вызывающую беспокойство, навязчивую и эмоционально неустойчивую любовницу, лучше успеха ничего не бывает.

Потом премьер заговорил:

– Питер, я пригласил вас сюда сегодня, потому что хочу, чтобы вы сделали для меня нечто очень трудное. Действительно трудное. Я хочу, чтобы вы отказались от своего законопроекта.