актера.

О своих переживаниях Шаляпин написал 12 ноября 1910 года своему другу, которого мы уже не раз вспоминали здесь, Федору Волькенштейну: «…Прости меня за долгое молчание. Сказать по совести, у меня было столько хлопот по постановке «Дон Кихота» и всяких сценических и театральных дел, что я положительно не мог найти минуту, чтобы тебе написать. Спасибо тебе за писульку. Она была для меня так же дорога и мила, как если бы человеку, надолго запертому в вонючий нужник, принесли бы чудную ароматную розу.

В самом деле, я, кажется, и по сие время еще не вылез из грязи российского нужника, в который посадило меня российское руководительство, иначе говоря, кричащая интеллигенция, которой хоть кого угодно оболгать – все равно что плюнуть. Я, как доктор Штокман (Ибсен), оболган и будто бы уничтожен «большинством» – мне плевали в лицо, кому было только не лень, и, как я заметил, делали это с редкостным удовольствием. Слава Богу, что презрение мое к этой различной сволочи оказалось весьма превосходящим их всех, иначе, пожалуй, и в самом деле они уничтожили бы меня. Смешно мне очень и в то же время ужасно стыдно за них. Бедные обезьяны!

Насчет адвоката Канатова и другого его товарища, – я думаю, что для них было бы много чести, ежели собрались бы присяжные поверенные. Мне кажется, что после того, как у них были испорчены мною физиономии, они сами поймут, что оставаться в корпорации несколько неудобно, а впрочем, это такие хавроньи, что с них как с гуся вода.

Н…да, ошиблись малость, а очень, должно быть, им хотелось побить.

Милый Мишута, скоро, может быть, я приеду в Питер и буду очень рад тебя обнять, а также и милую Александру Ивановну. Пластинки мои на этот раз вышли великолепно. Я очень доволен.

Сегодня пою первое представление «Дон Кихота». Репетиция генеральная прошла при сплошных овациях мне от присутствующей публики.

Целую тебя крепко. Твой всегда Федор Шаляпин.

Целую ручку Александре Ивановне. Маша кланяется».

Как видим, Маша кланяется уже и из Москвы…

Какие же хлопоты занимали Шаляпина по постановке «Дон Кихота»?

Владимир Аполлонович Лосский, исполнитель Санчо, в частности, вспоминал много лет спустя после премьеры, как он вместе с Шаляпиным подыскивал по всей Москве Россинанта и осла, которые должны были дружно сосуществовать на сцене и походить на тех животных, которых нарисовал Сервантес. «Однажды, идя на репетицию, я увидел у артистического подъезда Большого театра десятка полтора извозчиков – все на белых лошадях. Это были кандидаты в Россинанты. Им был произведен смотр, но ни один не удовлетворял: среди них не нашлось того настоящего «одра», о котором мечтал Шаляпин. Наконец «одер» был найден где-то на бойнях. Это было художественное олицетворение Россинанта: он еле волочил ноги, был меланхоличен. Сам Сервантес не мог бы мечтать о более совершенном воплощении созданного им образа. Этот Россинант успешно провел несколько репетиций, но до премьеры так и не дожил: по распоряжению дирекции его почти совсем не кормили, чтобы он, не дай Бог, не разжирел и не утратил своих идеальных форм. Бедняжка не выдержал предписанного ему режима и протянул ноги накануне премьеры…

Спешно подысканный второй Россинант по своим внешним данным далеко не отвечал требованиям, но искусство художников Большого театра превратило его в живой скелет, и Шаляпин был удовлетворен.

Я видел, как он сам, стоя на арьерсцене среди ведер с красками, наводил огромной кистью последние штрихи на ребра «загримированного» Россинанта».

В. Лосский вспоминает и о том, как Шаляпин был озабочен тем, чтобы Санчо был на голову ниже Дон Кихота: Лосский был гораздо ниже ростом Шаляпина, но все же не настолько, чтобы казаться Санчо. И тогда Шаляпин предложил, чтоб Санчо не подходил к нему близко, дабы не умалял его «донкихотского роста», хотя «по мизансценам это не всегда было удобно».

Это лишь «мелочи», которые занимали Шаляпина в эти дни подготовки «Дон Кихота». Главное, что после скандала он хотел выступить ошеломляюще хорошо, чтоб еще раз доказать всем своим завистникам и недоброжелателям, кто создает театру успех и материальные выгоды.

В Монте-Карло, готовясь выступить в «Дон Кихоте», Шаляпин обращал внимание на каждую такую мелочь, он сам гримировал лошадь, на которой выезжал, художники по его указаниям «оттеняли» у нее ребра и все кости. Он помнил, какое впечатление произвел его выезд на сцену; все в восторге встали, устроив бурные аплодисменты.

В эти дни до премьеры «Дон Кихота» Шаляпин все чаще и чаще размышлял об образе Дон Кихота. Казалось бы, в опере он имел колоссальный успех в Монте-Карло. Но театр «Казино» – все же не Большой театр, а поэтому свое выступление в Монте-Карло Шаляпин рассматривал как одну из репетиций спектакля, который он сам ставит на сцене знаменитого театра. Он помнил, какое впечатление произвел внешний облик Дон Кихота, а потому много раз возвращался к созданию внешнего облика своего героя. Рисовал, просил друзей-художников воспроизвести образ Дон Кихота, каким они его представляют, просил своего неизменного гримера попробовать то один, то другой грим. Но чаще отказывался от уже, казалось бы, найденного. «Как бы ни был хорошо нарисован автором персонаж, он всегда останется зрительно смутным. Вот ведь и сам Сервантес не раз дает внешний облик своего героя, Санчо не раз высказывается о его внешности, другие персонажи, а все же трудно представить его пластический облик. Нет картинок, нет красок, нет измерений носа в миллиметрах, – размышлял Шаляпин. – Не зря же критики писали, что самый искусный художник слова не может пластически объективно нарисовать лицо, передать звук голоса, описать фигуру или походку человека. На что уж величайший художник Лев Толстой, царствие ему небесное… какое счастье вспоминать, что я видел этого человека, имел великую честь с ним говорить. И как невыразимо горе, постигшее с его смертью всю страну, весь мир. Но пусть десять художников попробуют нарисовать карандашом или писать кистью портрет Анны Карениной по роману Толстого – выйдет десять портретов… Совершенно непохожих, хотя каждый из них укажет на одну или две толстовские черты Анны Карениной. Очевидно, что объективной правды в этом случае быть не может, да не очень уж и интересна эта протокольная правда. Но если актриса возьмется играть Анну Каренину, она должна дать такой портрет, в который бы поверил зритель. Актриса должна быть убедительной в этом образе; а для этого необходимо слить внешний образ с духовным образом. И не в том дело, чтобы найти подходящий грим для лица, найти цвет волос и тому подобное, надо показать персонажа целиком и надо заранее знать, как он будет ходить, слушать, говорить, смеяться и плакать, смотреть, переживать то или иное чувство… И как бы ты ни изучил Сервантеса, каким бы ты ни был образованным, ничего не получится, если отсутствует воображение, как одно из самых главных орудий художественного творчества… Вообразить – это значит увидеть. Увидеть хорошо, ловко, правдиво. Внешний образ в целом, а затем в характерных деталях.

Выражение лица, позу, жест. Я уже увидел его, играл его, вроде бы уже и нашел, имел успех, а все еще смутен он для меня… Чтобы правильно его вообразить, надо доподлинно знать его натуру, его главные свойства… Вроде бы читал, и не раз читал, вроде бы знаю его характер, его высокий полет ума, высокую образованность, его чудачества, возникающие от благородства его натуры, не понятой современниками, но как трудно выйти на сцену и на глазах у зрителей создавать образ. Зритель сразу же должен почувствовать его характер, но почувствует только тогда, когда актер сам его глубоко прочувствовал и вообразил себе. Как осуществить это? Вот главный для меня вопрос… Дон Кихот – это сосредоточенный в себе мечтатель, он не должен быть суетливым, напротив, даже медлительным в движениях. Глаза у него должны быть не трезвые, не сухие, в его внешности должны быть отражены и фантазия, и беспомощность, и замашки вояки, и слабость ребенка, и гордость кастильского рыцаря, и доброта святого. Нужна яркая смесь комического и трогательного. Он издали должен быть эффектным, а вблизи смешным и трогательным… Словом, таким, чтоб публика сразу признала его и полюбила: да, это чудесный Дон Кихот…»

10 ноября 1910 года прошла премьера «Дон Кихота». Огромный успех выпал на долю Шаляпина в роли Дон Кихота. И до конца года в Большом театре Шаляпин выступал только в этой опере, лишь один раз, 27 декабря, – в «Фаусте».