по обеспечению благосостояния Клюнийского ордена часто вынуждали Петра Достопочтенного покидать главный монастырь; в период пребывания в должности аббата он основал не менее 314 новых монастырей, увеличив количество обителей, находившихся в зависимости от Клюни, до двух тысяч. Однако эта напряженная деятельность не мешала ему уделять внимание Абеляру лично, то есть в наиболее тактичной форме держать того под наблюдением. Абеляр же тем временем вновь приступил к работе. Без сомнения, именно в Клюни он основательно переработал «Диалектику», посвященную племянникам; если судить по сохранившимся манускриптам, то становится ясно: он не раз возвращался к этому сочинению и не раз многое в нем менял. Вероятно, именно в Клюни он создал или закончил свое интеллектуальное и духовное завещание, воплощенное в форме длинной поэмы в двустишиях, предназначив его сыну Астролябию. Весьма вероятно, что именно в Клюни он составил и так называемый «Гексамерон», то есть комментарий к библейской Книге Бытия, в которой говорится о первых днях сотворения мира; правда, сей труд так и остался незавершенным. Комментарий этот Абеляр взялся составлять по настоятельной просьбе Элоизы, как о том свидетельствует предисловие, в котором Абеляр — и это следует особо подчеркнуть — обращается к Элоизе точно так же, как он обращался к ней в своей «Апологии»: «Сестре моей Элоизе, которая была мне столь дорога в миру и которая мне сейчас очень дорога во Христе…» Абеляр в соответствии со своим замыслом дает подробный комментарий ко всей первой главе Книги Бытия, но труд обрывается внезапно, и можно предположить, что в тот момент, когда автор отложил в сторону перо, его земная жизнь завершилась.

Последние месяцы жизни Абеляра были омрачены изнурительной болезнью, которую современная медицина определила как одну из форм белокровия, что побудило Петра Достопочтенного подыскать для Абеляра убежище в одной из обителей Клюнийского ордена, расположенной в местности с более благоприятным климатом, да и сама обитель отличалась спокойствием и умиротворенностью, а в многолюдном главном монастыре, где часто появлялись посетители, трудно было обеспечить ему покой.

«Я помыслил найти для него прибежище, — пишет Петр Достопочтенный, — в Сен-Марсель-де- Шалоне на берегах Соны из-за крайне благоприятного для здоровья, целебного местного климата, из-за коего эта местность считается едва ли не наилучшей частью нашей Бургундии».

Обитель Сен-Марсель-де-Шалон, расположенная на берегу Соны, имела славную историю: первый монастырь там был основан в 584 году от Рождества Христова, в эпоху правления династии Меровингов, и это была первая обитель, созданная по образу и подобию монастыря Сен-Морис-д’Агон, отличавшегося от всех прочих поддержанием давней традиции «laus perennis», что означает «постоянное, непрерывное восхваление Бога»; и действительно, там служили непрерывно днем и ночью, и монахи, разделенные на три хора, сменяя друг друга, постоянно пели псалмы, вознося хвалу Господу. Подобная «практика» зародилась в начале V века в Восточной Церкви и прежде всего была введена в старинном монастыре в кантоне Во, а затем постепенно получила некоторое распространение в других монастырях, но впоследствии так же постепенно и угасла среди смут и войн, которыми был отмечен конец эпохи Средневековья, именуемый Поздним Средневековьем.

Итак, именно в Сен-Марсель-де-Шалон, в этом святом месте, в месте «постоянного восхваления Господа» Абеляр провел последние мгновения своей жизни. «Там, возвращаясь к своим прежним исследованиям в той мере, в коей позволяло ему его здоровье, он постоянно склонялся над своими книгами и подобно Святому Григорию Великому не мог себе позволить хотя бы одну минуту провести в праздности, не молясь, не читая, не диктуя или не держа в руке перо. Именно за одним из таких богоугодных занятий и застал его гость, о посещении коего возвещает Евангелие».

Так 21 апреля 1142 года в мире и покое закончилась эта бурная, преисполненная тревог и невзгод жизнь; было Абеляру около шестидесяти трех лет.

Петр Достопочтенный не счел, что его миссия закончена со смертью Абеляра. Он не отделял Абеляра от Элоизы. О кончине Абеляра Элоизу известил один из клюнийских монахов по имени Тибо; Петр Достопочтенный, едва вернувшись в Клюни из поездки, когда ему «выпала минута передышки среди этой суеты и хлопот», по его выражению, сам написал Элоизе письмо. Из откровенных, доверительных бесед с Абеляром он хорошо знал ту, к которой обращался теперь со словами утешения. Он знал, какие сокровища любви воодушевляли и ободряли эту аббатису, знал он и о том, какое тайное горе, какая тайная боль терзала и подтачивала ее: ведь эта безупречная во всех отношениях монахиня, принявшая постриг ради любви к мужчине, по-прежнему пребывала в убеждении, что ее жертва ничего не значит в глазах Господа, потому что принесена она была не для Него и не ради Него, а для мужчины и ради мужчины, для Абеляра и ради Абеляра. Петр Достопочтенный мог бы ограничиться кратким посланием с выражением соболезнования, он мог бы легко найти для себя повод хранить молчание о прошлом, якобы руководствуясь тем благовидным предлогом, что ему надобно быть предельно скромным и деликатным, он мог бы, убоявшись тайн женской психологии, ограничиться туманными поучениями и назидательной проповедью… Однако его письмо к Элоизе не содержит ничего такого, что позволило бы упрекать его автора в человеческой осторожности, ибо письмо это того же уровня, что и вся история Элоизы и Абеляра, это свидетельство своеобразного преодоления человеком самого себя, неустанного поиска, того поиска, что поставил героев этой истории выше всяческих компромиссов и легких решений, требующих лишь согласия, смирения и покорности. Петр Достопочтенный обращается к Элоизе, которой он восхищался в дни своей юности и которой он об этом напоминает теперь, когда они оба достигли возраста зрелости. В выражениях, употребляемых Петром Достопочтенным, мы узнаем высокий стиль куртуазной любви к Прекрасной Даме: «Я хотел вам показать, какое место я приберег в моем сердце для той нежной привязанности, что я питаю к вам во Христе, и эту нежную привязанность я испытывать начал не сегодня, нет, а очень, очень давно, и я бережно храню ее в моей памяти». Далее следуют страницы, представляющие собой не что иное, как блестящее «похвальное слово» Элоизе, ее уму и образованности, ее рвению и усердию в учении, проявленным еще в юности. «Позднее, — пишет Петр Достопочтенный, — когда это стало угодно Тому, Кто отметил вас особой печатью еще у груди вашей матушки, дабы призвать вас к Себе Своей милостью и благодатью, вы направили свою ученость на лучший путь: вы женщина, действительно сумевшая постичь философию, вы отринули логику ради Евангелия, физику — ради Апостола, Платона — ради Христа, академию — ради монастырских стен». Затем Петр Достопочтенный искренне принимается восхвалять то высокое, совершенное мастерство, с которым Элоиза ведет к Господу доверенных ее руководству монахинь: «Это, моя дражайшая сестра во Христе, я говорю не для того, чтобы польстить вам, а для того, чтобы призвать вас и всех прочих оценить высшую степень блага, творимого вами так давно, и призвать вас и далее хранить это благо, и творить его с присущей вам мудростью, дабы ваш пример и ваши речи воспламеняли сердца тех святых женщин, что вместе с вами служат Господу нашему… Подобно светильнику, вы должны одновременно гореть, согревать и освещать. Вы — ученица и последовательница истины, но для должного исполнения той роли, что вам доверена, вы в то же время являетесь еще и учительницей, наставницей, обучающей других смирению и покорности». Далее Петр Достопочтенный сравнивает Элоизу с царицей амазонок Пенфесилеей, с пророчицей Израиля Деворой и напоминает ей о том, что имя Девора на древнееврейском языке означает «пчела»: «Вы создадите истинное сокровище, а именно мед… ведь все соки, что вы собирали и еще соберете там и сям со всех цветов, вы вольете своим примером и своими речами, а также всеми иными возможными способами в сердца женщин вашей обители или других женщин».

Подобное письмо в некотором роде ставило Элоизу лицом к лицу с ее личными обязанностями, заставляло ее погрузиться в размышления о собственной жизни. Абеляр умер, но ей не следовало предаваться соблазну жить только прошлым и в прошлом, понапрасну терзаться воспоминаниями и тщетными сожалениями, изнурять себя ими и чахнуть, ведь ее роль была еще очень далека от завершения. Ее жизнь, ее деятельность, ее личность были посвящены служению на благо монастыря, ее монастыря, именно в этом состояла реальность и правда ее жизни. Петр Достопочтенный, заканчивая эту часть своего послания, столь возвышенно написанную, дабы упрекнуть Элоизу, заставить ее воспрянуть духом и пробудить в ней чувство ответственности, все творческие силы ее глубокой натуры, продолжал так: «Мне было бы очень приятно переписываться с вами или вести беседы, настолько я очарован вашими познаниями, и в особенности меня привлекает в вас ваше благочестие, по поводу которого мне многие возносили в ваш адрес хвалы. Как было бы прекрасно, если бы по воле Господа ваш монастырь оказался в подчинении у Клюнийского ордена! Как было бы чудесно, если бы вы находились в стенах великолепного