обратилась к капитану. В первый раз — когда, поднявшись на борт, приказала: плывите, пока я не скажу «хватит», мне наплевать, куда, а во второй — когда через двое суток, стоя на мостике, обернулась к нему и сказала: возвращаемся. Эти сорок восемь часов Тереса и пяти минут подряд не думала о Пати О’Фаррелл, да, впрочем, и ни о чем другом. Когда перед ее мысленным взором возникал образ подруги, всякий раз колыхание моря, кружащая вдали чайка, блики света на волнах, урчание двигателя под палубой, ветер, бросающий волосы в лицо, занимали все полезное пространство ее мозга. Великое преимущество моря в том, что можно часами смотреть на него, не думая. Даже не вспоминая, позволяя кильватерной струе уносить воспоминания с такой же легкостью, с какой они приходят. Расходиться, встречаясь с ними, как расходятся, встречаясь в ночи, огоньки кораблей. Тереса научилась этому у Сантьяго Фистерры: такое бывает только в море, потому что оно жестоко и эгоистично, как человек, а кроме того, в своей ужасной простоте не ведает смысла сложных слов — сожаления, раны, угрызения совести. Возможно, поэтому ему дано унимать боль. Ты можешь узнать себя в нем или найти себе оправдание, пока ветер, свет, качка, шум воды, рассекаемой корпусом корабля, творят чудо отстранения, успокаивая до почти полного отсутствия боли любые сожаления, любую рану и любые угрызения совести.

В конце вторых суток погода переменилась, барометр за три часа упал на пять делений, и задул крепкий восточный ветер. Капитан поглядывал то на Тересу, по-прежнему сидевшую на корме, то на Поте Гальвеса. В конце концов, синалоанец подошел к ней и сказал: погода портится, донья. Может, вы хотите отдать какой-нибудь приказ. Тереса молча взглянула на него, и он, пожав плечами, вернулся к капитану. В ту ночь, при шести-семибалльном восточном ветре, «Синалоа» шла с работающими вполсилы двигателями — раскачиваясь, меняя галсы, чтобы держаться носом к волне и ветру, и в темноте пена захлестывала нос и капитанский мостик. Тереса поднялась в рубку. Отключив автоматику, сама встала у руля, озаренная красной подсветкой нактоуза — одна рука на ручке штурвала, другая на рукоятках скорости, а капитан, вахтенный матрос и накачавшийся биодрамином Поте Гальвес наблюдали за ней из задней каюты, цепляясь за стулья и стол и разливая кофе из чашек всякий раз, когда «Синалоа» заваливалась на борт. Трижды Тереса выходила, добиралась до подветренного планшира, где ее хлестали вода и ветер, и извергала за борт содержимое желудка, потом молча возвращалась к штурвалу — растрепанные мокрые волосы, темные круги от бессонницы под глазами — и закуривала очередную сигарету. Прежде ее не укачивало никогда. К рассвету шторм утих, ветер ослаб, и сероватый свет разгладил тяжелое, как свинец, море. Тогда она приказала возвращаться в порт.

Олег Языков приехал к завтраку. Джинсы, незастегнутый темный пиджак поверх спортивной рубашки, кроссовки. Светловолосый, спокойный, по-прежнему крепкий, хотя за последнее время несколько раздался в талии. Тереса принимала его на просторном, выложенным красновато-коричневой плиткой крыльце, выходящем в сад, к бассейну и лужайке, которая тянулась под ивами до самой стены рядом с пляжем. Они не виделись почти два месяца — с того самого вечера, когда за ужином Тереса предупредила его о грядущем неизбежном закрытии «Юропиэн Юнион», русского банка на острове Антигуа, при помощи которого Языков переводил деньги в Америку. Это предупреждение избавило человека из Солнцева от нескольких проблем и помогло сохранить немалые суммы.

— Сколько времени, Теса. Да.

На сей раз инициатором встречи был он. Телефонный звонок накануне вечером. Я не нуждаюсь в утешении, ответила она. Речь не об этом, сказал русский. Нет. Немножко дел, немножко дружбы. Ну, ты ведь знаешь. Да. Как обычно.

— Хочешь выпить, Олег?

Русский — он в это время намазывал маслом тост — задержал взгляд на стакане текилы, стоявшем перед Тересой рядом с чашкой кофе, и на пепельнице с четырьмя окурками. Она, в спортивном костюме, босиком, сидела, откинувшись на спинку плетеного кресла.

— Конечно же, я не хочу выпить, — сказал Языков. — Бог с тобой, в такой-то час. Я же всего-навсего гангстер из развалившегося Союза Советских Социалистических Республик. А не мексиканка с асбестовым желудком. Да. Я далеко не такой мачо, как ты.

Они рассмеялись.

— Я вижу, ты можешь смеяться, — удивленно заметил Языков.

— А почему бы и нет, — ответила Тереса, прямо глядя в его светлые глаза. — Но как бы то ни было, имей в виду — мы не будем говорить о Пати.

— Я приехал не за этим. — Языков, задумчиво жуя тост, налил себе кофе из кофеварки. — Есть вещи, которые я должен тебе рассказать. Несколько вещей.

— Сначала позавтракай.

День был светлый, яркий, и от этого вода в бассейне так и сияла бирюзой. Хорошо сидеть там, на крыльце, согреваемом солнцем, уже успевшим подняться довольно высоко, в окружении живой изгороди, бугенвиллей и цветов, слушая пение птиц. Они неторопливо доели тосты и допили кофе, а Тереса еще и свою текилу, болтая о разной чепухе, как бывало всякий раз, когда они встречались вот так, наедине, по- дружески. Уже хорошо зная друг друга, оба понимали все с полуслова, с полужеста. И знали, какие слова нужно произносить, а какие нет.

Наконец Языков заговорил о деле.

— Главное — это главное, — начал он. — Есть заказ. Большой. Да. Для моих людей.

— Это значит — абсолютный приоритет.

— Мне нравится это слово. Приоритет.

— Тебе нужен героин?

Русский покачал головой:

— Гашиш. Мои шефы завязались с румынами. Хотят заполнить там несколько рынков. Да. Одним махом. Показать ливанцам, что есть альтернативные поставщики. Им нужно двадцать тонн. Марокко. Самого лучшего качества.

Тереса нахмурилась.

— Двадцать тонн — это много, — сказала она. — Сначала нужно их набрать, а момент, похоже, неподходящий. С учетом политических перемен в Марокко пока неясно, на кого там можно положиться, а на кого нет. Представь, у меня лежит в Агадире груз кокаина — лежит уже полтора месяца, потому что я до сих пор не решаюсь заняться его отправкой.

Языков внимательно выслушал, потом кивнул:

— Понимаю. Да. Решать тебе, — уточнил он. — Но ты оказала бы мне очень большую услугу. Моим людям этот шоколад нужен через месяц. И я узнал цены. Послушай. Цены очень хорошие.

— Цены не главное. Когда речь идет о тебе, мне на них плевать.

Человек из Солнцево улыбнулся и сказал «спасибо». Потом они вошли в дом. По другую сторону гостиной с кожаными креслами и восточными коврами находился кабинет Тересы. Поте Гальвес появился в коридоре, молча взглянул на Языкова и снова исчез.

— Как поживает твой ротвейлер? — спросил русский.

— Ну, пока еще не убил меня.

Гостиная покачнулась от хохота Языкова.

— Кто бы мог подумать, — заметил русский. — Когда я познакомился с ним.

Они прошли в кабинет. Каждую неделю дом обследовал специалист доктора Рамоса по борьбе с электронным шпионажем. Но тем не менее там не было ничего компрометирующего: рабочий стол, персональный компьютер с пустым жестким диском, большие ящики с лоциями, морскими картами, справочниками и последним изданием «Admiralty Ocean Passages for the World»[76].

— Пожалуй, я смогу устроить это, — сказала Тереса. — Двадцать тонн. Пятьсот тюков по сорок килограммов. Грузовики для доставки товара из Эр-Рифских гор на побережье, большое судно, массированная погрузка в марокканских водах — строго в указанных местах и в указанное время. — Она быстро подсчитала: две тысячи пятьсот миль от Альборана до черноморского порта Констанца через территориальные воды шести стран, плюс проход в Эгейское море, через Дарданеллы и Босфор. Это