сейчас тоже.
— Как они вышли друг на друга?
Мой собеседник, подняв вилку, нацелился ею в меня, словно желая показать, что одобряет мой вопрос.
— В те времена, — объяснил он, — у русских гангстеров была одна очень большая проблема. Собственно, она существует и по сей день, но тогда все обстояло куда хуже. Дело в том, что их можно узнать за километр: все большие, грубые, светловолосые, с этими здоровенными ручищами, с этими машинами и этими шлюхами, разукрашенными, как новогодняя елка, которых они всегда возят с собой. А кроме того, с иностранными языками у них просто беда. Стоило им сойти с самолета в Майами или в любом другом американском аэропорту, ДЭА и вся полиция буквально начинали ходить за ними по пятам. Поэтому им нужны были посредники. Поначалу Джимми Аренас показал себя хорошо: начал с того, что стал добывать им спирт из Хереса для переправки в Северную Европу. Помимо этого, у него были хорошие связи в Южной Америке, и он не вылезал из модных дискотек Марбельи, Фуэнхиролы и Торремолиноса. Однако русским хотелось иметь собственные импортно-экспортные сети. «Бабушка» — московские друзья Языкова — уже наладила поставки мелких партий белого порошка, используя линии Аэрофлота, связывающие русскую столицу с Монтевидео, Лимой и Баией: их меньше контролировали, чем рейсы из Рио-де-Жанейро и Гаваны. В аэропорт «Шереметьево» тогда прибывали только мелкие партии — не более чем по полкило — с курьерами-индивидуалами, однако этого явно не хватало. Только что рухнула Берлинская стена, Советский Союз разваливался, и кокаин входил в моду в новой России, где шустрые и ловкие в одночасье обзаводились неслыханными дотоле состояниями. И они не ошиблись в своих предположениях, — заключил Хуарес. — Чтобы вы смогли представить себе масштабы спроса, скажу, что в настоящее время цена одного грамма кокаина в какой-нибудь дискотеке Санкт-Петербурга или Москвы на тридцать-сорок процентов выше, чем в Соединенных Штатах.
Дожевав последний кусок мяса, бывший полицейский запил его большим глотком вина.
— Вообразите себе, — продолжал он, — товарищ Языков сидит и ломает себе голову, как перейти на более высокий уровень. И тут — на тебе — появляются полтонны кокаина, который не нужно тащить из Колумбии со всеми вытекающими из этого проблемами: он лежит себе тихонько здесь, в Испании, готовый к употреблению. Никакого риска.
Что же касается Мексиканки и О’Фаррелл, они, как я уже говорил, не справились бы одни… Сами они за всю жизнь не вынюхали бы эти пятьсот килограммов, а при первом же грамме, выброшенном на рынок, на них накинулись бы все разом: и русские, и жандармы, и мои люди… У них хватило ума сообразить, что к чему.
Какой-нибудь идиот на их месте начал бы торговать понемножку в розницу, и прежде, чем им занялись бы мы или жандармерия, он оказался бы в багажнике машины. Requiescat in pace[60].
— А откуда они знали, что с ними не произойдет то же самое?.. Что русский выполнит свою часть договора?
— Они никак не могли этого знать, — объяснил бывший полицейский. — Поэтому просто решили рискнуть. И им удалось расположить к себе Языкова. Особенно Тересе Мендоса — она сумела использовать их личную встречу, чтобы предложить разные варианты этой сделки. Вы знаете о том галисийце — о ее женихе?.. Ах, знаете… Ну так вот. У Мексиканки был опыт. И, как оказалось, еще и то, что должно быть — во всяком случае, у каждого настоящего мужчины. — Хуарес усмехнулся. — Знаете, что? Есть женщины, у которых словно калькулятор между ног — дзинь, дзинь, и они вовсю им пользуются. А у нее такой калькулятор был вот тут, — он постучал указательным пальцем себе по виску, — В голове. Вы ведь знаете, как бывает с женщинами: иная поет, что твоя сирена, а потом оказывается настоящей волчицей.
Сам Сатурнино Г. Хуарес наверняка должен был знать об этом лучше многих. Я ничего не ответил: вспомнил про его счет в гибралтарском банке, о котором много писали в газетах во время судебного процесса. В те времена у Хуареса было немного больше волос на голове, и он носил только усы; именно так он и выглядел на фотографии, которая нравилась мне больше всех: на ней он позировал, стоя между двумя коллегами в форме, в дверях одного из мадридских судов. И вот он теперь сидел передо мной — за что заплатил весьма умеренную цену: пять месяцев тюрьмы и изгнание из полиции, — сидел и заказывал официанту коньяк и сигару, чтобы как следует переварить съеденное.
Нехватка доказательств, плохо проведенное следствие, хорошие адвокаты. Интересно, подумал я, сколько людей обязаны ему чем-то. Включая Тересу Мендоса.
— В общем, — завершил свой рассказ Хуарес, — Языков заключил с ними соглашение. А кроме того, они ведь приехали на Коста-дель-Соль, чтобы вложить деньги во что-нибудь подходящее, и он показался Мексиканке достаточно интересным объектом вложения.
В общем, выполнил свои обещания, как настоящий кабальеро… И это положило начало прекрасной дружбе.
Олег Языков смотрел на пакет, лежавший передним на столе: белый порошок в двойной герметичной упаковке из прозрачного пластика, запечатанный широкой и толстой клейкой лентой. Все цело, печать не повреждена. Ровно тысяча граммов в вакуумной упаковке — той самой, в которую они были расфасованы в подпольных лабораториях амазонских джунглей, где-нибудь на берегах реки Яри.
— Должен признать, — сказал он, — что вы обладаете замечательным хладнокровием. Да.
Он хорошо говорит по-испански, подумала Тереса.
Медленно, делая паузы, как бы тщательно выстраивая слова одно за другим. Произношение у него было очень мягкое и ни капли не похожее на тот зверский акцент русских злодеев, террористов и контрабандистов, с которым они рычали в фильмах: «Я будет убивать амирикански врак». Да он и не выглядел ни мафиозо, ни гангстером: светлая кожа, большие, тоже светлые глаза ребенка с необычной желто-голубой радужкой, соломенные волосы, подстриженные коротко, почти по-солдатски. На нем были брюки цвета хаки и темно-синяя рубашка с засученными рукавами, открывающими сильные, покрытые светлыми волосками руки с «Ролексом» для подводного плавания на левом запястье. Эти руки, спокойно лежавшие по обе стороны пакета, не прикасаясь к нему, были крупными, как и он сам; на безымянном пальце поблескивало толстое золотое обручальное кольцо. Весь он выглядел здоровым, сильным и чистым. Пати О’Фаррелл сказала, что он очень опасен, и это самое главное его качество.
— Давайте проверим, правильно ли я понял. Вы предлагаете вернуть груз, который принадлежит мне. Вы. Если я снова заплачу. Как это называется по-испански?.. — Он на мгновение задумался, подыскивая слово; похоже, это казалось ему забавным. — Злоупотребление?.. Вымогательство?
— Это слишком сильно сказано, — ответила Пати.
Они с Тересой часами обсуждали это со всех сторон — с самого своего рейса в пещеры Маррахос вплоть до того момента, когда до встречи с Языковым оставался всего час. Каждое за и против взвешивалось десятки раз; Тереса не была уверена, что их аргументы окажутся настолько убедительными, насколько это кажется ее партнерше, но отступать было поздно. Пати — более сдержанный, чем обычно, макияж, дорогое платье, свободная манера держаться: одним словом, дама, вполне уверенная в себе — принялась объяснять по второму разу, хотя было очевидно, что Языков понял с первого, как только они положили пакет на стол Перед этим, извинившись — правда, совершенно нейтральным тоном, — русский приказал двум телохранителям обыскать их, чтобы проверить, не спрятаны ли где микрофоны. Технология, сказал он, пожав плечами. А после того, как телохранители закрыли дверь, спросил, не желают ли дамы выпить чего-нибудь — обе отказались, хотя Тереса чувствовала, что у нее пересохло во рту, — и уселся за письменный стол, готовый слушать. Все было чисто и аккуратно: ни единой бумаги на виду, нигде ни одной папки. Только стены того же кремового цвета, что и ковер, закрывающий весь пол, картины (дорогие и с виду, и, скорее всего, на самом деле), большая русская икона в массивном серебряном окладе, в углу факс, телефон с селектором и на столе еще один — сотовый. Пепельница. Зажигалка «Дюпон» — огромная, золотая. Все кресла обтянуты белой кожей. Из огромных окон кабинета, расположенного на последнем этаже роскошного жилого дома в квартале Санта-Маргарита, открывался вид на изогнутую линию берега с полосой пены вдоль пляжа, до самых волнорезов, мачты яхт у причалов и белые дома Пуэрто-Бануса.
— Скажите мне одну вещь, — вдруг перебил Пати Языков. — Как вы это сделали?.. Добраться туда, где он был спрятан. Привезти его, не привлекая внимания. Да. Вы подвергали себя опасности. Думаю. И
