Я постарался объяснить что хочу.
— Товарищ генера…. Павел Федеорович, вы наверное знает что я пишу песни, — и после кивка, продолжил, — вот я и хочу зарегистрироваться в авторстве, а то более пятидесяти моих песен уже расползлось по воинским частям.
— Слышал, как же. Мой ординарец, очень хорошо поет. Мне про истребителя понравилось, — чуть зажмурив от удовольствия глаза, сказал генерал.
— А ты думал тебя награждать будут? — с хитринкой спросил Жигарев.
Я молча кивнул, что тут было сказать.
— Интересовался я на эту тему. Они хотят тебе сразу две звезды вручить. Одновременно. Вот только не знают что с награждением за сбитого Гейдриха делать. Вроде как третья звезда, так на две уже представлен. Парадокс.
— Товарищ генер… Павел Федорович, а что если… — сделал я паузу, генерал попался на удочку и спросил с легкой улыбкой:
— Что?
— Сирота я, Павел Федорович, может квартиру в Москве? Чем не награда?
Просьба была наглая, я даже сказал бы сверх наглая, но нужно думать о будущем, тем более я коренной москвич, и другого места жительства не хотел. В общем, воспользовался ситуацией.
Несколько секунд Жигарев с интересом наблюдал за мной.
— А что? Я сообщу нужным товарищам, пусть думают. Молодец лейтенант, ловко ты меня под этот разговор подвел, ловко. Да не красней ты так, молодец одним словом, — хмыкнув, сказал генерал.
— Хорошо. Даю тебе пять дней отпуску. Делай свои дела. А сейчас спой нам что-нибудь такое… Чтобы до нутра пробирало. Я знаю, у тебя такие есть, — велел генерал.
— Марков, инструмент, — крикнул наружу один из полковников.
В избу внесли гитару и дали ее мне. Сделав перебор, я проверил звучание. Настраивал ее мастер, фальши я не услышал, после чего на миг замерев, сказал:
— Эту песню я написал за три дня, она обо мне… Нет, она о всех летчиках кто болеет за небо, — поправился я, и стал перебирать струны, все наращивая темп.
Эту песню я пел раза три-четыре. Немного, но голос успел поставить, где грустный, где убеждающий. Судя по тому, как меня слушали, они прониклись. Пел я минут пять, пропев ее дважды.
— М-да… Кхм. Удивил лейтенант. Я думал, что ты уже не сможешь… а ты смог. Удивил. Много репетировал?
— Только мысленно. Вы первые кто ее услышали, — честно ответил я, плашмя положив гитару на колени, и тихонько перебирая струны.
— Кузнецов, что скажешь, пойдет? — спросил генерал у сидящего комиссара, который устроился на подоконнике и пускал наружу папиросный дым. Он кстати не один такой был, с разрешения Жигунова многие курили прямо в избе.
— Хорошая песня. Но в эфир ее нельзя, цензура не пропустит, а на пластинках пойдет на ура, — ответил он, выпустив очередное колечко дыма.
— Жаль, — искренне сказал генерал.
Насколько я понял их разговор, генерал хотел чтобы я спел ее в радио эфире, комиссар же возразил, не пройдет. «Я ЛаГГ — истребитель» они тоже забраковали. Нельзя петь про погибшего летчика. Позитива нет. После некоторых размышлений, показав, что мой репертуар они знают неплохо, решили остановиться на: «Первым делом самолеты, ну а девушки потом». Конечно это их мнение, но решать будут в Москве.
Через полчаса мы с Никифоровым, которого отправили вместе со мной, и еще пятью пассажирами транспортного Дугласа, на закате вылетели в Москву.
