иначе. Он хотел узнать, прочувствовать все тело Билли, чтобы понять, что ей приятно. Он любовно ощупывал каждую частичку ее тела; целовал каждый его дюйм. Все в этой женщине казалось ему правильным и подходящим. «Что происходит? Я приехал поговорить с этой женщиной о каких-то убийствах. Об убийствах! А не заниматься любовью в мерцающем лунном свете».

Он чувствовал, как вздымаются и опадают ее маленькие груди. Вздымаются и опадают. Он был поверх нее, опираясь на руки.

– Не бойся, ты меня не раздавишь. Ты не причинишь мне боли, – прошептала она.

– Не причиню, никогда.

«Я не причиню тебе боли. Я просто не смогу. И никому этого не позволю».

Она улыбнулась и, вывернувшись из-под него, оказалась сверху.

– Ну как? Так тебе больше нравится?

Сильными руками он провел несколько раз по ее спине, по ягодицам. «Одна ночь с тобой», – промычала она в ответ. Они принялись двигаться вместе, поначалу медленно. Потом быстрее. И еще быстрее. Билли поднималась и с силой, энергично опускалась на него. Ей нравилось именно так.

Когда они наконец поникли в сладостном изнеможении, она заглянула ему в глаза:

– Неплохо для первого раза. Дальше пойдет еще лучше.

Потом Сэмпсон лежал в постели вместе с Билли, уютно приткнувшись у нее под боком. Ему до сих пор было забавно держать в объятиях такую малышку. Маленькое лицо, маленькие руки, ступни, груди. А потом его вдруг поразила – даже ошеломила – одна мысль: он ощущал в себе глубокое душевное спокойствие. Впервые за много лет. А может, даже за всю жизнь.

Возвращаясь в тот вечер домой из поездки в тюрьму Флоренса, я радостно предвкушал встречу с Наной и детьми. Было только семь часов, и я думал сходить с ними куда-нибудь, например в театр IMAX или в Зону ESPN[30] – словом, как-то побаловать ребятишек.

Однако, поднявшись по ступенькам крыльца, я увидел пришпиленную к парадной двери трепещущую на ветру записку.

О Господи!

Записки, оставляемые на дверях дома, всегда вызывают во мне легкую дрожь. Слишком много было нехороших записок такого рода за последние несколько лет.

Я узнал почерк Наны:

"Алекс, мы уехали в гости к твоей тетушке Тие. Вернемся часам к девяти. Все мы по тебе скучаем. Скучаешь ли ты по нас? Конечно, да – по-своему.

Нана и дети".

Я заметил, что в последнее время мама Нана сделалась необычно сентиментальна. Она говорила, что чувствует себя лучше. Ее здоровье на первый взгляд и впрямь вроде бы нормализовалось, но меня беспокоил вопрос: так ли это в действительности? Может, мне стоит поговорить с ее врачом, но я не любил вмешиваться в ее дела. Она всегда прекрасно умела о себе позаботиться.

Я прошел в кухню и достал из холодильника холодное пиво.

На двери холодильника я увидел прилепленный Дженни смешной рисунок, изображающий аиста с младенцем, и вдруг почувствовал, как соскучился по ним по всем. Есть люди – я, во всяком случае, из их числа – для которых дети придают жизни завершенность, сообщают ей совершенно особый смысл, даже если порой доводят до умопомрачения. Все равно дело того стоит. По крайней мере так всегда было у нас в доме.

Зазвонил телефон, и я решил, что это, должно быть, Нана.

– Ура! Ты дома! – раздался долгожданный голос. Вот это сюрприз так сюрприз! Звонила Джамилла, и меня это несказанно воодушевило. Я так и видел мысленно перед собой ее лицо, улыбку, ее сияющие глаза.

– Ура! Это ты! – радостно воскликнул я. – Только что вернулся, а дома пусто, никого нет. Нана и дети меня бросили.

– Не горюй, Алекс, бывает и хуже. А я вот вся в работе. Свалилась мне в пятницу как снег на голову. Противный случай. В районе Тендерлойн убили ирландского туриста. Ну-ка скажи, что мог делать пятидесятиоднолетний священник из Дублина в два часа ночи в одном из самых сомнительных районов Сан-Франциско? Как вышло, что его удавили парой колготок размера XL? Передо мной задача – выяснить.

– Как бы там ни было, судя по голосу, ты совершенно счастлива. – Я почувствовал, что улыбаюсь. Не по поводу убийства, конечно, а по поводу увлеченностью Джамиллы ее работой.

Джамилла тоже радостно засмеялась:

– Что ж, мне доставляет удовольствие тайна. Как продвигается твое дело? Знаешь, вся эта история очень скверно пахнет. Кто-то истребляет армейских офицеров путем фальсификации улик. Создает видимость их виновности в преступлениях, которых они не совершали.

Я ввел ее в курс последних новостей как детектив детектива, потом мы поговорили на более приятные темы – например, о времени, совместно проведенном в Аризоне. Наконец она сказала, что ей пора бежать, возвращаться к своему криминальному делу. Положив трубку, я еще некоторое время думал о Джам. Она любила свою работу в полиции и ничуть этого не скрывала. Я – тоже, но меня донимали демоны.

Я достал еще одну банку пива, потом двинулся к себе наверх. Я все еще размышлял о Джамилле. Это были приятные мысли. Одна сплошная лучезарность...

Я открыл дверь своей спальни, да так и застыл на пороге, изумленно качая головой.

На моей кровати нашли себе приют два больших стеклянных кувшина. Изящные кувшины. Похожие на антикварные.

Кувшины были наполнены красивыми, похожими на кошачьи глаза, камушками. Их там было на первый взгляд тысячи полторы.

Я подошел к кровати. Вытащил один шарик.

Покатал между большим и указательным пальцами. Я вынужден был признать, что он выглядит как настоящая драгоценность.

Те субботы, которые у меня еще остались.

Как я собираюсь ими распорядиться?

Возможно, в этом-то и заключалась самая большая тайна.

В течение следующих нескольких дней у меня было ощущение, что за мной следуют по пятам по всему Вашингтону. Но похоже, я не мог их засечь. Либо они были очень хороши в своем деле, либо я проигрывал им по всем статьям.

В понедельник я снова был на работе. Всю следующую неделю я отдавал время своим прямым служебным обязанностям на подведомственной территории. Я также специально старался проводить несколько дополнительных часов с детьми перед тем, как приступать к сверхурочной работе у себя в кабинете. В этой работе мне немало помог полковник из Пентагона по имени Дэниел Будро. Он прислал мне архивные материалы с армейскими послужными списками времен вьетнамской войны. Куча документации, в которую, судя по всему, годами никто не заглядывал. Он также посоветовал мне обратиться во вьетнамское посольство. У них тоже имелись архивы.

Я просматривал старые архивные документы до тех-пор, пока глаза не начинали слипаться, а сам я со страшной силой клевать носом. Я искал в прошлом малейшие признаки того, что могло бы как-то увязать Эллиса Купера, Риса Тейта, Лоренса Хьюстона, Джеймса Этру, Роберта Беннета или даже Тран Ван Лю с нашей чередой убийств.

Я не обнаружил никакой связи, ничего даже отдаленно обнадеживающего. Возможно ли такое?

Их пути на военной службе в Азии абсолютно не пересекались.

Поздно вечером я получил еще одно электронное письмо от Пехотинца. Иисусе Христе! Получалось, что им все-таки не был Оуэн Хэндлер. Так кто же отправлял мне эти подсказки? Кайл Крейг? Неужто он все еще пытается играть моей головой? Как ему удается отсылать сообщения из тюрьмы строжайшего режима?

Кто-то, однако же, их присылал, и мне это не нравилось. Может ли так быть, что меня тоже подставляют?