Я тот, кто приносит облегчение больным, когда они, задыхаясь, лежат на спине, А сильным, твердо стоящим мужчинам я приношу еще более нужную помощь. Я слышал, что было говорено о вселенной, Слышал и слышал о множестве тысяч лет. Это, пожалуй, неплохо, — но разве это все? Я прихожу, увеличивая и находя соответствия, Я с самого начала даю бо́льшую цену, чем старые сквалыги-торгаши, Я сам принимаю размеры Иеговы, Я литографирую Кроноса, его сына Зевса и его внука Геракла, Я скупаю изображения Озириса, Изиды, Ваала, Брамы и Будды, В мой портфель я сую Манито[131], и Аллаха на бумажном листе, и гравюру распятия. Вместе с Одином, с безобразным Мекситли[132] и с каждым идолом, с каждым фетишем, Платя за этих богов и пророков столько, сколько они стоят, и ни одного цента больше, Соглашаясь, что они были живы и сделали то, что надлежало им сделать в свой срок (Да, они принесли кое-что для неоперенных птенцов, которые должны теперь сами встать, полететь и запеть). Принимая черновые наброски всевозможных богов, чтобы заполнить их лучше собою, Щедро раздавая их каждому, и мужчине и женщине, Открывая столько же или больше божественности в плотнике, который ставит сруб, Требуя, чтобы перед ним преклонялись больше, чем перед всеми богами, когда он, засучив рукава, орудует молотком и стамеской, Не споря, что бог посылал откровения, считая, что ничтожный дымок или волос у меня на руке непостижимы, как любое из них, Пожарные, качающие воду насосом или взбирающиеся по лестнице, приставленной к дому, для меня не менее величавы, чем боги античных сражений, Я слышу, как звенят их голоса сквозь грохот обвалов, Их мускулистые ноги несут их в целости над обугленной дранкой, их белые лбы невредимы средь пламени; Жене машиниста с младенцем у сосков я молюсь о каждом, кто родился на свет, Рядом свистят три косы на покосе в руках у дородных ангелов со вздутыми на поясницах рубахами; Клыкастый и рыжий конюх искупил все свои грехи, настоящие и будущие, Когда распродал все, что имел, и пошел пешком, чтобы заплатить адвокатам, защищающим брата его, и сидел рядом с ним, пока того судили за подлог, И быку и букашке еще не молились, как нужно, Никому и не снилось, как восхитительны грязь и навоз. Сверхъестественное — не такое уж чудо, я сам жду, чтобы пришло мое время, когда я сделаюсь одним из богов, Уже близится день для меня, когда я стану творить чудеса не хуже, чем наилучшее из них. Клянусь жизнью! Я сделаюсь вскоре творцом всего мира, Уже и сейчас полагая себя в лоно теней, которые таятся в засаде. 42 Чей-то призыв из толпы, Мой собственный голос, звонкий, решительный, зычный. Придите, мои дети, Придите, мои мальчики и девочки, мои женщины, мои домочадцы и близкие, Органист уже разжигает свой пыл, он уже сыграл прелюдию. Легкие и бойкие аккорды, я чувствую гул ваших взлетов. Голову мою так и завертело на шее, Волнами катится музыка, но не из орга́на она, Люди окружают меня, но они не мои домочадцы. Вечно твердая, неоседающая почва, Вечно те, что едят и пьют, вечно солнце то вверх, то вниз, вечно воздух, вечно неустанные приливы-отливы. Вечно я сам и все прочие люди, непостижимые, порочные, живые, Вечно старый, неизъяснимый вопрос, вечно этот палец с занозой, Вечно назойливый гик «улю-лю!» — покуда мы не отыщем, где скрылся хитрец, и не вытащим его на расправу, Вечно любовь, вечно всхлипывающая влага жизни, Вечно повязка под нижнею челюстью, вечно стол, на котором покойник. Блуждают то там, то здесь, а глаза прикрыты медяками. Чтобы голодное брюхо насытить, щедро черпают ложкой мозги, Покупают билеты на праздник, но на праздник не попадают ни разу, Большинство пашет, молотит, обливается по́том и мякину получает за труд, А меньшинство, не трудясь, богатеет и требует пшеницу для себя. Это — город, и я — гражданин, Что занимает других, то занимает меня, — политика, войны, рынки, газеты и школы, Мэр, заседания, банки, тарифы, пароходы, заводы, акции, недвижимости, движимости. Малютки-человечки во множестве прыгают там и здесь в хвостатых пиджачках, в воротничках, Кто они, я знаю хорошо (нет, они не черви и не блохи), Я признаю в них моих двойников, самый пошлый и самый ничтожный так же бессмертен, как я, То, что я делаю и что говорю, то же самое ждет и их, Всякая мысль, что бьется во мне, бьется точно так же и в них. Я слишком много говорю о себе, Эти мои строки всеядны, но других я не должен писать, Каждого, кто бы он ни был, я хочу заполнить собой целиком.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату